Красная каторга
Шрифт:
Он быстро оделся и ушел с сердитым видом. Водворилось неловкое молчание. Я в душе ругал себя за длинный язык. Введенский отложил работу и сказал.
– А все же я с вами не согласен. Буржуазная печать продажна и служит только интересам буржуазии. Она не может отражать жизнь, да и интересов народных она не защищает.
– У вас неверное представление о жизни вне Советского союза. Если бы строй жизни там был такой, как у нас, ваши возражения были бы правильны. Но строй жизни там совсем иной. Там существует свободная конкуренция, и неправильно
– А как же читатель узнает – врет она или нет?
– Очень просто. Если она вздумает врать, то остальная печать живо выведет ее на свежую воду.
По глазам комсомольца я ясно видел: не верит он мне. Он так уверен, что страна советов единственная в мире, заботящаяся о рабочих, что в остальных странах рабочие мрут с голоду, угнетаемые буржуазией, при полной неосведомленности об этом общества, в результате замалчивания продажной печатью. Разуверять было бы бесполезно и трудно еще и потому, что комсомолец не помнит прежнего, до советского быта.
7. СНОВА НАЙДЕНОВ
Возвращаясь как-то морозным утром из своей конторы, я столкнулся у самых ворот лагпункта с Найденовым. Не узнать его было нельзя: те же «веселые» глаза, та же подвижность. Он меня тоже узнал и, пожимая руку, заметил:
– Ого, я вижу вы не на канале втыкаете. Что-то мозолей у вас не чувствуется.
– А вы на канале?
– Еше бы. Но имею дело не с кирпичами, а с бетоном. Мастер-бетонщик.
– Давно здесь?
– Пожалуй, месяца четыре.
– Неужели нельзя было задержаться на строительстве пушхоза? Ведь работа там еще есть.
Найденов пожал плечами.
– Что станешь делать? Эта собака – Александров начал прямо разрушать пушхоз из мести к Туомайнену. Всех до единого плотников перебросил сюда. И лошадей отобрал. Ну, да черт с ним. Мне и тут не плохо как специалисту. Живу в бараке и пользуюсь всякими поблажками.
Найденов жил на том же втором лагпункте. При случайных встречах мы вели долгие разговоры, вспоминая прошлое и пытаясь заглянуть в будущее.
Найденов остался все таким же. Случалось видеть мне его в сопровождении лагерных «административных чинов». При разговоре с ними не чувствовалось в его манере держать себя той собачьей натянутости, какая бывает у попавшего в низы жизни.
– Что вы не устроитесь в канцелярии? – спросил я как-то Найденова.
– Благодарю вас. На четыреста грамм хлеба? Да и торчать круглые сутки в этих конурах мало радости. Я получаю кило хлеба и еще ухитряюсь добывать кое что премиальное.
– Знаете, Григорий Иванович, а я тут горе мыкал несколько месяцев на общих работах. Никак не мог выбраться. Крепко меня зажали.
– Ну, уж это совсем глупо. Надо было с первых дней идти в УРЧ и там выяснить обстановку.
– Выяснял, – с сокрушением заметил я, – но меня и ветеринарного врача Федосеича (помнить должны по сельхозу) сюда направили при особой бумажке–держать
– Чепуха. Все это можно было обойти. Просто вы предоставили себя произволу лагерных ветров. Эх, Семен Васильевич, когда вы научитесь жить по-советски? Нужно всегда становиться ближе к партийному и чекистскому миру. Если хочешь вести с врагом успешную войну, старайся быть с ним в соприкосновении, веди разведку, знай его намерения. А вы нарочно удаляетесь и предоставляете врагу бить вас по чем попало.
– Да, вы военное дело, очевидно, не плохо знаете, – заметил я.
– Есть такой грех, – весело сказал Найденов, распрощавшись со мной.
Однажды вечером Найденов отыскал меня в палатке и потащил в библиотеку.
– Используем мой блат там. Пропуск у вас есть, и из второго лагпункта выпустят, а в первый лагпункт, где библиотека, попадем по блату – у меня там вахтер знакомый.
Морозный вечер. Мы идем мимо лазарета у второго лагпункта. Со стороны канала слышатся глухие звуки взрывов и в зареве фонарей в лесу изредка сверкают блестящие пальцы прожектора. От лазарета наша дорожка вела к окраине огромного карьера, кишащего людским и лошадиным муравейником.
– Чертова машина, – со злостью сказал я, подразумевая канал.
– Ничего, пусть будет так. Нам в будущем пригодится.
– На кой черт тут этот канал вообще? Просто фараоново сооружение. Что они тут возить будут по этому каналу?
– Большевикам возить нечего. Они вывозят по преимуществу мировую революцию. А вы знаете, проект о сооружении этого канала возник лет сто тому назад и предвидел этот канал еще Петр Великий. Так что канал бы здесь все равно был. Значит возить было и будет чего.
– Относительно «будет», говорить не стоит. Наше дело конченное.
– Значит вы для себя футурум вообще исключаете из оборота?
– Послушайте, Григорий Иванович, вот мы с вами и на Соловках ишачили, втыкали в самых гиблых местах.
Вы и тогда были твердо уверены в близости крушения большевиков. Откуда эта уверенность?
Найденов помолчал, посасывая махорочную папиросу и весело взглянув на меня, сказал:
– Значит есть к тому основания.
И срузу переменив тон, продолжал:
– Знаете, Семен Васильевич, я давно собирался посвятить вас в наши некоторые планы. Мы знаем друг друга давно и вот я уверен – вы будете для нас полезным человеком. В будущем нам люди нужны.
– Кому это «вам»? – удивился я.
Григорий Иванович, не отвечая на мой вопрос, продолжал:
– То, что сейчас происходит в стране трудно даже обрисовать. Огонь крестьянских восстаний не затухает. Большевики ходят по окровавленной земле, вот что надо сказать. Да. И видите ли, это все зря. Неорганизованная крестьянская масса гибнет в этих восстаниях, во многих случаях поджигаемых провокаторами ГПУ. Если бы было возможно подняться над всей страной и закричать: – остановитесь, пусть не льется русская кровь».