Красная лента
Шрифт:
— Ты заночевал здесь? — спросил Рос, появившись.
Миллер улыбнулся и покачал головой.
— Ты же детектив, верно? На мне рубашка другого цвета.
— Ты выглядишь так, словно ночевал на работе.
— Я отправлял ночевать домой только тело, — ответил Миллер. — А сам оставался здесь, пытаясь разобраться в деле.
Рос нахмурился.
— Я начинаю о тебе беспокоиться.
Миллер открыл рот, чтобы сострить, но его перебил стук в дверь.
Вошли Карл Оливер и Крис Метц.
— Здесь будет инструктаж, верно? — спросил Оливер.
— Вы не ошиблись, — ответил Рос. —
Метц бросил взгляд на часы.
— Во сколько начнем?
— Официально в девять часов.
— Тогда я пока покурю и возьму себе кофе. Вам что-нибудь принести?
Миллер покачал головой.
— Мне ничего не надо.
— Мне латте, — попросил Рос.
Метц нахмурился.
— Да черта с два! Ничего такого я не найду. Выбирай — или черный, или с молоком.
Рос махнул рукой.
— Неси, что будет.
Метц повернулся, собираясь уходить.
— А я возьму горячий капучино без кофеина с легкой белой пенкой, щепоткой миндальной эссенции и зонтиком, — сказал Оливер, отправляясь за ним.
— Да пошел ты! — крикнул Рос ему вдогонку.
— Вот кто у нас есть, — сказал Миллер. — Вот кто собирается найти Ленточного Убийцу.
Рос покачал головой.
— Мне интересно, кто скрывается за этим прозвищем. Ленточный Убийца. Боже, какая-то дурная мелодрама! Ленточный Убийца. Половина проблемы заключается в том, что мы сами делаем из таких людей легенду…
Миллер поднял руку, прерывая его.
— У меня голова болит, Эл. Хватит разговоров.
Рос понимающе кивнул.
— Тебе нужно перепихнуться.
— Мне много чего нужно… В данный момент то, о чем ты сказал, в моем хит-параде на пятнадцатом месте. Сперва надо провести инструктаж и раздать фотографии. Не знаю, как тебе, а мне хочется съездить в мэрию и найти эту Франсис Грей.
— Конечно, — согласился Рос. — Потом выясним, с кем Наташа говорила в четвертом участке.
В коридоре послышались голоса.
— По коням, — сказал Рос, — мы готовы.
Вошли несколько патрульных и начали усаживаться. Миллер стоял возле стены, а справа от него располагался стол, на котором лежали пачки снимков.
Появился Ласситер, следом за ним — Оливер и Метц. Все замолчали. Ласситер кивнул и сел сзади. Он присутствовал, чтобы напомнить патрульным о серьезности ситуации.
В начале десятого все были на месте.
Миллер откашлялся, взял со стола пачку с фотографиями и вытянул один снимок.
— Этот человек, — начал он, — срочно нужен нам для серьезного разговора.
Возможно, это что-то сверхъестественное, возможно, просто воображение разыгралось или начинается паранойя, но мне кажется, что они уже почти нашли меня.
Утро среды. Пятнадцатое ноября. Я стою перед студентами. В воздухе повисла тишина. Не исключено, что они считают, что я забыл, что хотел сказать. Возможно, им все равно. Они бы ни за что не догадались, что в такие краткие мгновения я вспоминаю разговор о равновесии, разговор, который, как мне теперь кажется, происходил в другой жизни.
— У тебя есть чувство равновесия, — сказал он, словно
Его звали Дэннис Пауэрс. У него было широкое лицо и массивная нижняя челюсть, которая выглядела почти карикатурно. И еще он улыбался так, что были видны почти все зубы. Пауэрс работал инструктором, был выше меня на добрых десять сантиметров, и в нем ощущалась собранность, твердость и неукротимость. Что-то в Дэннисе пугало меня. Рядом с ним я чувствовал, что должен быть готов к любой неожиданности, и эта неожиданность обязательно будет неприятной.
— Он хороший парень, — сказала мне Кэтрин накануне. На ней снова была эта шляпка, этот бирюзовый берет. Она снова спешила куда-то с книгами под мышкой. Все это могло бы выглядеть как обычный день в обычном университете на Восточном побережье. Да, мы были студентами, но то, что мы изучали, вряд ли найдется в учебном плане хоть одного университета Лиги плюща. [13] Геополитика и международные отношения, борьба против распространения коммунистического влияния, свержение власти, военные перевороты, убийства…
13
Объединение восьми старейших привилегированных учебных заведений на северо-востоке США.
Это было в апреле 1981 года, где-то за три месяца до того, как мне должно было исполниться двадцать два года. И я уже верил. Это было внушение, промывка мозгов, пропаганда — назовите, как вам угодно, — но подход был очень тонким, и он работал. К тому времени, когда мы с Кэтрин узнали друг друга поближе, мы уже увязли в этом достаточно глубоко. К тому времени, когда нам предложили участие в операции, нас уже занесли в списки, зарегистрировали, завербовали, поставили печать и выпустили в тираж. Когда в июле того же года мы садились на самолет, вера в то, что мы делаем правое дело, уже была у нас в крови.
— Что-то должно быть у тебя в крови, — сказал мне кто-то много лет спустя. — Что-то внутри тебя, что полностью соглашается с тем безумным дерьмом, которым они там занимаются, чтобы поддерживать контроль. Пастыри, чтецы, инструкторы… Они знают, где и как искать, и они находят, словно это написано у тебя на лбу.
Позже я это пойму, но до сегодняшнего дня я не могу понять, что именно они во мне нашли. Возможно, полное несогласие с тем образом жизни, который я вел. Возможно, дело было в смерти родителей, а может, в обстоятельствах их смерти и в том, что я косвенно был в этом замешан. Возможно, то, что совершил мой отец, было безумием, но в то же время я понимал, почему он так поступил. Возможно, именно это понимание и привело меня в Лэнгли, потому что в то воскресенье, когда я впервые встретил Дэнниса Пауэрса, он посмотрел мне прямо в глаза и сказал, что у меня есть чувство равновесия.