Красная Орхидея
Шрифт:
— Не понимаю, — медленно произнес он, краснея.
Ленгтон чуть наклонился вперед, впившись взглядом в лицо собеседника:
— Вам угодно, чтобы я повторил? Чего вы не понимаете, мистер Виккенгем?
— Вы подозреваете моего отца в…
— В убийстве. Да, верно. В убийстве Красной Орхидеи, если быть точным.
— Но я не понимаю. В смысле, у вас есть улики? Это ужасное обвинение. Честно говоря, я не могу его принять. Вы арестовали его?
— Нет. Пока нет. В настоящее время
— В причастности?
Его надменный тон кольнул Ленгтона.
— Да, в причастности, и явились мы сюда по той причине, что я хотел бы задать вам несколько вопросов, которые подтвердят или не подтвердят мои подозрения.
Виккенгем осушил бокал, затем стрельнул глазами на бар, но, очевидно, передумал добавлять, а вместо этого осторожно поставил бокал на стол. Рука его тряслась, и вид у него был ошеломленный.
— Я прямо не знаю, что и делать.
— Просто отвечайте на мои вопросы, — улыбнулся Ленгтон.
Льюис выпрямился в кресле. Виккенгем реагировал не так, как те, кого ему когда-либо доводилось допрашивать. Эдвард был ошарашен услышанным:
— Но вы уже беседовали с моим отцом.
— Верно. Теперь нам хотелось бы поговорить с вами.
— А не могу ли я вызвать своего адвоката?
— Зачем?
— Это слишком серьезное заявление.
— Вас мы ни в чем не обвиняем. — Ленгтон раскрыл папку и взял в руки фото Луизы Пеннел. — Вам знакома эта девушка?
— Нет, не знакома.
— А вот эта девушка? — показал он фотографию Шерон Билкин.
— Извините, нет, — покачал головой Эдвард.
Ленгтон посмотрел на Льюиса и вздохнул.
— И вы никогда не видели ни одну из этих женщин в имении вашего отца?
— Нет, не видел.
Ленгтон поджал губы:
— А скажите, пожалуйста, где вы были девятого января этого года?
— О господи, я не помню. Мне надо заглянуть в ежедневник.
Ленгтон предложил ему это сделать. Виккенгем поднялся, покрутился туда-сюда, потом сказал, что ежедневник остался в столовой. Льюис заявил, что пойдет с ним.
Вернулись они очень быстро. На сей раз Эдвард забыл наклониться и стукнулся лбом о притолоку. Ругнувшись, он встал посреди комнаты, пролистывая небольшую черную книжечку. Руки у него сильно тряслись.
— Я был здесь вместе с Гейл. Мы были дома.
— Хорошо, и она это подтвердит?
— Да, потому что она была нездорова. У нее была мигрень. Гейл лежала в постели, а я готовил обед. Господи Исусе, я просто не могу в это поверить! Это за гранью понимания! Что я стою здесь и отвечаю на ваши вопросы о…
— О вашем отце?
— Да, о моем отце. Вы, должно быть, ошибаетесь.
— Вполне возможно, но, расследуя убийство,
Не дожидаясь ответа, Льюис показал рисунок Виккенгему. Некоторое время тот смотрел на листок, потом покачал головой.
— Весьма похож на вашего отца, не правда ли?
— Я полагаю, что схоже.
— Схоже?
— Ну да.
Ленгтон снова поджал губы. Поинтересовался, в хороших ли отношениях отец с сыном.
— Да, разумеется.
— Вы могли бы сказать, что очень близки с отцом?
— Да, я на него работаю.
— И у вас также прекрасные отношения с вашей мачехой, так?
— Извините?
— С Доминикой Виккенгем.
Эдвард явно занервничал: щеки у него вспыхнули, на лбу выступил пот.
— Они разведены.
— Это нам известно. Однако еще до развода вы были весьма близки с мачехой, не правда ли?
— Почему вы спрашиваете меня о моей мачехе?
— Потому что мы получили некоторую информацию, и даже более того. У нас есть кое-какие откровенные фотографии.
— Какие?
Ленгтон глубоко вздохнул. Он прикрыл глаза и потер переносицу:
— Хватит ломать комедию, Эдвард. Мы очень много знаем о вас и о вашей семье. Я бы сказал, вы были с ней куда ближе, нежели это считается нормальным: между вами были сексуальные отношения, верно?
Виккенгем поднялся:
— Я отказываюсь далее отвечать на ваши вопросы.
Ленгтон тоже встал, оказавшись с ним лицом к лицу:
— А что насчет ваших сводных сестер? С ними вы были так же близки, как и с вашей мачехой?
— Я более не стану отвечать на ваши вопросы. Это неправомерно. Я хочу кое с кем переговорить.
— Зачем?
— Вы делаете недопустимые намеки.
— Это немного больше, чем намеки, Эдвард. Даже, пожалуй, намного больше. Почему бы вам не сесть обратно и не поведать нам, что конкретно…
— Я не обязан что-либо вам объяснять, — отрезал он.
— Чудесно. Если вы не желаете сделать это сейчас, мы всегда можем продолжить беседу в участке.
— Но я тут ни при чем!
— О чем вы?
— Что бы ни происходило здесь, в моем собственном доме, — это мое дело. Вы не имеете права заставлять меня оговаривать себя!
— Оговаривать? Что вы под этим подразумеваете?
— Вы чертовски хорошо знаете, что я подразумеваю! Если вы беседовали с моей мачехой и она вам наболтала ерунды, значит, она меня оговорила! Она бессовестная женщина, лгунья, и если вы явились сюда из-за того, что она вам чего-то там наговорила, то предлагаю обратиться с этим напрямую к моему отцу.