Красная перчатка
Шрифт:
На втором этаже коридор, освещенный мигающими лампами дневного света. Некоторые перегорели. Передо мной маячит спина громилы. Подходим к большой железной двери.
— Надень. — Захаров достает из кармана пальто черную лыжную маску.
Страшно неудобно натягивать ее на голову одной рукой. Они, наверное, заметили, что вторую я держу в кармане, но молчат.
Стенли стучит, три раза.
Дверь распахивает какой-то незнакомец. Лет ему около сорока. В грязных джинсах, голый по пояс, высокий и худой, со впалой грудью и весь в татуировках: скелеты,
Он с вожделением смотрит на меня, потом на Захарова и спрашивает, презрительно сплюнув на пол:
— Это он?
— Полегче. — Стенли встает между нами, второй телохранитель прислонился к дверному косяку и чуть напрягся, словно приготовился действовать в случае чего.
— Ты поменяешь ему лицо, — отвечает на мой вопросительный взгляд Захаров так спокойно, словно речь идет о погоде. — В память о прошлом. Ты мне кое-что должен.
— Сделай из меня красавчика. — От мужчины разит застарелым потом и рвотой, он подходит ближе, но Стенли все еще преграждает ему путь. — Хочу выглядеть как кинозвезда.
— Ладно, — вытаскиваю из кармана руку. Без перчатки. Кожу холодит сквозняк. Зачем-то потираю пальцы.
Мужчина отпрыгивает, Стенли оборачивается и тоже пятится. Голые руки — штука опасная.
— А ты мне правду сказал? Ты ведь не хочешь от меня избавиться? Или стереть мне память, чтобы я имя собственное забыл?
— Зачем тогда тащить сюда мальчишку? — спрашивает Захаров.
Но татуированного мастера смерти он, похоже, не убедил — тот показывает пальцем на мою шею:
— Покажи шрамы.
— У меня их нет. — Я оттягиваю вниз воротник свитера.
— Нет времени на бессмысленные споры, — сердится Захаров. — Эмиль, сядь. Я человек занятой и лично бы не приехал тебя убивать. И я не рискую понапрасну.
Эмиль вроде успокоился — садится на проржавевший складной стул и смотрит, не отрываясь, на мою руку.
— Зачем это? — спрашиваю я у Захарова.
— Потом все объясню. А сейчас делай, как я прошу.
Стенли бросает на меня злобный взгляд: глава клана никого и ни о чем не должен просить. Магический дар и плохие возможности а у меня разве есть выбор?
Дотрагиваюсь до грязной шеи Эмиля, тот широко распахивает глаза. Сердце громко стучит и у меня, и у него.
Здесь требуется точность и тонкая работа — никогда таких трансформаций не делал. Закрываю глаза и смотрю на мужчину своим странным вторым зрением — он становится податливым и тягучим. Внезапно накатывает волна паники — не помню подробно ни одного мужского лица. Только женщины-актрисы.
Превращаю Эмиля и открываю глаза. Я, похоже, приноровился к своим способностям: из него получился вполне сносный красавчик а-ля семидесятые. Исчезли шрамы и татуировки. Ухо целое. Стенли изумленно вздыхает. Эмиль дотрагивается до собственного лица и открывает рот от удивления.
Захаров улыбается очень жадной улыбкой.
Потом колени у меня подкашиваются, и я надаю на пол. Тело изменяется и содрогается в судорогах, пальцы превращаются в железные гвозди, кожа сползает, словно со змеи. Слышу собственный вопль, или это стон?
— Что с ним такое? — кричит Эмиль.
— Отдача, — поясняет Захаров. — Потеснитесь, ему нужно побольше места.
Кто-то отодвигает в сторону стол. Я бьюсь на полу.
— Он не откусит себе язык? — интересуется Стенли. — Как-то странно. Он же себе устроит сотрясение мозга. Надо хоть под голову что-нибудь подложить.
— Под какую именно?
Я уже не понимаю, кто это говорит. Эмиль? Громила с татуировками?
Больно. Как же мне больно. Жуткой бесформенной волной накатывает чернота, обрушивается, и я тону, проваливаюсь куда-то в темное забытье без сновидений.
Открываю глаза. Я лежу на койке, завернутый в вонючее одеяло, за столом сидят Стенли и Захаров и играют в карты. Ни громилы, ни новоявленного Стива Броди не видно. В окно сквозь щели между досками пробивается свет — значит, еще день. Я же не мог надолго отключиться.
— Смотрите-ка, — Стенли заметил мое копошение. — Пацан очнулся.
— Кассель, ты молодец, — Захаров разворачивается ко мне. — Хочешь еще поспать?
— Нет.
Заставляю себя встать. Ощущение — как после долгой болезни. Лыжной маски на лице нет — сняли, наверное, пока я спал.
— А поесть?
Снова качаю головой. Слегка подташнивает, такое впечатление, что желудок все еще не на своем месте. Какая уж тут еда.
— Скоро захочешь. — Отец Лилы говорит очень уверенно, что тут возразишь? Да и я слишком устал, чтобы спорить.
Стенли помогает мне подняться и поддерживает по пути к машине.
Я, наверное, снова заснул, прислонившись лбом к окну — на стекле остались следы слюны. Захаров, улыбаясь, трясет меня за плечо:
— Пора вставать.
Тяжело вздыхаю, все тело онемело, но вроде уже не болит.
В полумраке машины на фоне темных кожаных сидений его седые волосы словно сияют серебристым светом.
— Дай руки.
Протягиваю ему ладони, на одной — перчатка.
Он снимает ее и берет мои голые руки в свои. Я чувствую себя уязвимым, хотя это он в перчатках, а я без.
— Этими самыми руками ты будешь творить будущее. Твори так, чтобы тебе захотелось в нем жить.
Громко сглатываю. О чем он говорит? Захаров отпускает меня, и я, стараясь не смотреть ему в глаза, выуживаю из кармана вторую перчатку.