Красная сосна
Шрифт:
Отметить я более ничего не успел. За столиком, где сидела невнятная толстуха, вызрел скандал.
– Отойди!
– выкрикивала она.
Мужчина же, пришедший с нею, какой-то вроде мотоциклиста без шлема, что-то яростно шептал печальному господину, который топтался у их столика.
– Вы печалите, - внятно говорил маленький господин.
– Вы печалите меня. Огорчаете душу.
–
– Не обращайте внимания, - шепнул я Генриэтте Павловне.
– Сейчас это как-нибудь уляжется. Хотите хересу?
– Вы нарочно унижаете меня, - слышался голос маленького господина. И зря, зря... Ладно, я уже сам расхотел танцевать с вами, буду танцевать со своими ботинками.
Тут он быстренько скинул свои лаковые с высокими каблуками штиблеты, прижал их к груди и заскользил в носках по паркету. К сожалению, он плакал.
– Господи, - вздохнула Генриэтта Павловна.
– Ну, дитя же, дитя...
Подбежали два официанта. Бесцеремонно, но... демонстрируя все-таки ласковую терпимость, стали подталкивать его к столику. Подскочил и я.
– Эта женщина, - жаловался он, упираясь и бровью показывая на толстуху, она не понимает и не может понять...
– Генриэтта Павловиа скучает, - уговаривал я.
Оглянувшись, я вдруг заметил, что какой-то человек подошел к Генриэтте Павловне, дернул за волосы и, засмеявшись, отскочил в темный угол.
Он нуждался в немедленном наказании, и я побежал поскорее в этот темный угол, оставив на миг плачущего господина. Но я не мог найти этот угол. Весь зал состоял из таких темных углов, и в каждом смеялись и ели люди, вполне способные дернуть куклу за волосы.
– Отпустите, отпустите меня, - говорил официантам господин с бабочкой.
– Отпустите, а то я упаду.
Официанты твердо держали его за локти.
– Отпустите, - жестко приказал я.
Они отчего-то послушались, и маленький господин быстро и ловко надел штиблеты.
– У меня закружилась голова, - рассмеялся он, беря меня под руку. Давно не танцевал.
Мы поспешили к столу, где маялась Генриэтта Павловна. Несколько минут посидели молча.
– Не люблю, когда меня хватают за руки, - объяснил он мне и кивнул в сторону Генриэтты Павловны.
– Она знает.
– Генриэтта Павловна вообще на редкость разумна, - заметил я.
– У нее нет сестры или подруги?
– Она - сирота, - серьезно ответил он.
– ... Когда меня хватают за руки, я отчего-то сразу начинаю падать, очень кружится голова. Я бы и сейчас, наверно, упал, да вспомнил вашу сосну. Вы знаете, что я вам скажу'? Надо быть сосною. Вот уж кто крепко стоит на земле! И как держится за небо!.. Но я, конечно, видел... видел, как падают сосны. Невыносимое зрелище.
Подошли официанты. Почему-то к этому столику они ходили вдвоем, к остальным все-таки поодиночке. Нутром, наверно, или чутьем чувствовали в кукле опасность.
– Угодно кофе? Мороженое?
– спросил один, склоняясь к господину.
– Нет, неугодно, счет.
Официанты отошли к рабочему столику и принялись щелкать на счетах.
– Человек ходит не с человеком, - послышалось мне.
– Окажите любезность, - сказал маленький господин, вынимая бумажник, - возьмите деньги и отнесите им туда. У меня кружится голова, когда они подходят.
Я взял деньги и рассчитался. Господина с куклой нагнал в гардеробе и успел еще подать пальто Генриэтте Павловне. Официанты выскочили следом, стали прощаться, кланяться, приглашать.
Мы вышли на набережную. Шторм не утихал. Мельчайшие капли моря пронизывали воздух. Одинокие фигуры маячили под туманными фонарями.
– Ну что ж, - попрощался со мной маленький господин.
– Привет Красной Сосне.
Я поцеловал руку Генриэтте Панловне, постоял еще на набережной, послушал, как шуршит и грохочет галька под подошвой волны.
Ялта ведь вообще славится своей галькой. Круглая, укатаниая, голубиное яйцо, тигровый глаз, лилипутский баклажанчик - вечно шелестит она, пришептывает и звенит.
Господина с куклой я больше не встречал, хотя часто гулял по берегу, разглядывал прохожих, собирал гальку. Некоторые, особенно интересные, полосатые и клетчатые камешки, клал для чего-то в карман. Многие люди, между прочим, собирают зачемто такие морские камни. Что они потом делают с ними не знаю.