Красная ворона
Шрифт:
— Исчезни! — Я послушно исполнила требуемое, представив самые яркие признаки нелюбимого времени года.
Вышло машинально и сухо, и в первый момент я решила, что не получилось.
Но нет, получилось! Все стало по-другому. Как именно? Трудно объяснить. Ранней весны не стало — духа ее, образа, хотя и снег, и грязь, и голые деревья — всё присутствовало. Времени года вообще не было, никакого. Было безвременье. И еще — значительно потеплело и исчезли многие звуки.
— А… куда она делась? — спросила я шепотом, потрясенная случившимся.
— Понятия
— А смогу я потом вернуть всё обратно, или это навсегда?
— Об этом следовало подумать прежде.
Я не на шутку испугалась того, что натворила, и вцепилась в рукав брата.
Рин усмехнулся, разжал мои пальцы и поменял позу, вытянув ноги.
— Что, жалко стало грязной, мокрой весны?.. Не плачь. Всё, что ты можешь вспомнить и представить, сможешь и вернуть, я думаю.
У меня вырвался вздох облегчения. Грязная-то она грязная, но ведь за весной следует лето…
— А почему ты не сделал этого сам, а доверил мне?
— Самому не так интересно. Да и пришлось бы затратить больше усилий. Для каждого сложного процесса нужен катализатор. Продолжим?
Я осмотрелась. Что бы еще стереть?
— Исчезни! — Пафосный жест в сторону полуоплывших серых сугробов прямо под нами и проступившей кое-где земли.
Не то чтобы они сильно мне досаждали — но любопытно было взглянуть, что появится на их месте. Не появилось ничего! Пустое белесое пространство, в котором повисли деревья и дома. Стали видны корни и подземные коммуникации, и это было так необычно и ни на что не похоже, что у меня закружилась голова.
Воодушевившись, я убрала тучи, надеясь, что вместо них появится солнце, но тучи сменила та же белесая хмарь. Словно я и впрямь стирала окружающее, как рисунок мелом со школьной доски или фломастером с пластика. И теперь пребывала в наполовину уничтоженной — или недописанной — картине.
Чтобы не вызвать новый приступ головокружения, прежде чем приступить к машинам и людям, я стерла деревья (которые, в общем-то, никогда мне не мешали). Отчего-то сразу за этим одинокие столбы электропередач и узоры проводов вызвали у меня спазм паники, и пришлось быстренько с ними расправиться.
— Послушай, а как быть с людьми? И с животными? Стирать каждого по отдельности или всех разом?
— А не утомишься — если каждого по отдельности? Знаешь, сколько на планете людей или, там, комаров?
— Да нет, я имела в виду знакомых!
— Можно начать с отдельных личностей, которые тебе особенно досадили, а закончить мыслью «все человечество». Или «вся флора и фауна» — за исключением тех, кого ты захочешь оставить.
— Тогда пусть сперва исчезнет мой класс! Вернее, сначала сотрется Аллочка, потом ее компания, а потом скопом все остальные.
Это было не так, как с тучами или весной. Я увидела комнату нашей «модели», занавески в полосочку, ноутбук с каким-то чатом и ее саму, возлежавшую животом на подушке в розовой пижаме. Сначала растворилось ненавистное лицо и влажные после душа волосы — размазались,
С четверкой ее «подельников» я церемонилась меньше, лишь на пару секунд выхватывая лицо каждого, прежде чем отправить в белесое небытие. Еще быстрее разделалась с остальными одноклассниками. Затем пожелала исчезнуть учителям, директрисе и завучу и стерла здание школы. На этом ненависть моя утихла. В душе разлилось приятное умиротворение.
— Можно на этом закончить! — объявила я Рину. — У меня отличное настроение: вполне довольна собой и окружающим миром.
— А при чем тут ты и твое настроение? — удивился брат. — Нельзя бросать дело на полдороге. Не получится написать новую картину на грязном холсте.
— А разве нельзя оставить так, как получилось? — Я обвела рукой странноватый пейзаж с проплешинами и пустотами. — Да, выглядит непривычно, но тем забавнее.
— По-моему, ты просто ленишься. Нет, так не пойдет! Если за дело возьмусь я, могу напрочь забыть про тебя — в творческом запале, когда стану выдумывать новый мир. И останешься ты неведомо где и незнамо в каком виде.
— Ах, вот как? Ты мне угрожаешь? Хорошо. Я сделаю это, только прошу отметить, что вынуждена так поступить под гнетом диктатуры и угрозой жестокой расправы.
Заключительную часть аннигиляции я начала с машин и домов. Потом людей — единой партией. Птиц, рыб, теплокровных… Когда я призадумалась, Рин напомнил мне о грибах, моллюсках, беспозвоночных — и я стерла их одной фразой:
— Исчезни, вся разнообразная мелкая хрень, на море и на суше!
Одной фразой были стерты растения, другой — промышленные и жилые постройки. Крыша под нами ухнула в небытие, но мы продолжали сидеть. Вдвоем, в мутно-молочной пустоте.
Было тихо, спокойно и сонно.
— «Джон Донн уснул. Уснуло все вокруг, уснули стены, пол, постель, картины… — Брат монотонно забормотал шедевр Бродского, без смены интонаций, как сомнамбула. — В подвалах кошки спят, торчат их уши…»
— Теперь твоя очередь? — осторожно вклинилась я в бесконечное стихотворение.
Рин кивнул, не прекращая декламации.
— «…Лисицы, волк. Залез медведь в постель. Заносит снег у входов нор сугробы…»
— Исчезни!
Я провела ладонью вдоль контура его лица, наблюдая, как вслед за пальцами тянется белесая пустота. Вот растворилось левое ухо — то, что выше правого, и упавшая на него прядь ярких волос… воротник рубашки, тонкая шея… Я стрела руки, грудную клетку, а затем и все туловище, вытянутые длинные ноги в тупоносых ботинках… Лицо оставила напоследок. Полюбовалась какое-то время висевшей в пустоте физиономией, сосредоточенно бубнящей, уставившейся в пространство. Рука дрогнула, когда заставила ее дотронуться до лба, бровей, подбородка… Губы продолжали бормотать: