Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2

Солженицын Александр Исаевич

«В сношениях с правительством выразителем объединённого мнения Армии и Флота, но не коллегиального мнения главнокомандующих, должен быть я».

Вот был и ответ на алексеевскую затею.

Как же легко оказалось вчера столковать главнокомандующих – и как недоступно сегодня.

Верховный полагал властную руку – и Алексееву предстояло умерить инициативу. Да оно и легче. Устал Алексеев…

А что касается Манифеста, то ожидал Николай Николаевич передачи престола наследнику цесаревичу. А сообщённая

утром передача престола Михаилу Александровичу – неминуемо вызовет резню.

Вот как? Это изумляло. Почему же имя Михаила вызовет резню? Вызвать резню может только неопределённость и суета. Из чего же Николай Николаевич увидел с Кавказа такое? Что ж, теперь надо было радоваться отречению Михаила?

Или, правда, Алексеев чего-то не понимал. (И не надо ему понимать, голове легче.) Или промеж великих князей свой счёт и своё понимание. Пусть их.

Да тут и не раздумаешься: снова требовал к аппарату Петроград! Целый день нет их, как к вечеру – так оживляются.

Ещё что-то новое случилось? Тревожно шёл Алексеев, чуть пригребая по полу нефрантовскими сапогами без шпор.

Аппарат объявил ему: что Родзянко занят неотложными делами. (Ну и пусть, он больше не нужен.) А что Гучков – подал в отставку с военного министра!!! А военными делами занимается тот некто, кто сейчас стоит у аппарата. Не сочтёт ли генерал Алексеев возможным говорить с ним?

Алексеева – как ударили палкой по лбу. Он залупал глазами. Неужели такое могло совершиться за тридцать, ну сорок минут? Что за сумасшедший дом?! Позвольте:

– Я только что кончил разговор с Гучковым. Он мне ни единым словом не обмолвился об отставке. Напротив, указывал, что все усилия посвятит на пользу армии.

И тем не менее это так.

Значит, весь разговор с Гучковым уже летел к чёрту? Да если такая шаткость в правительстве – как же быть Действующей армии?

– Если вы можете довести до сведения председателя совета министров, то я прошу, чтоб я был ориентирован в ходе дел. Ибо отдавать распоряжения с завязанными глазами невозможно.

– Час тому назад член правительства Некрасов сообщил мне, что Гучков подал в отставку.

То есть он разговаривал с Алексеевым, уже подав в отставку, и ничего об этом не сказал?!

– Ну, возможно он взял отставку обратно. Если вы с ним разговаривали после шести часов?…

Именно после шести.

Возможно. Из Ставки трижды вызывали – или Родзянку, или Гучкова.

– … А Гучкова в Думе не было, потому я позволил себе лично прибыть к аппарату, чтобы не задерживать вас.

Ах вот что, так это не они вызывали Алексеева, а продолжал действовать вызов самого Алексеева… Ну бедлам, они там мечутся, друг друга не видят и не слушают.

– Имеете ли ещё что сказать?

– Ничего не имею. Прошу вас на ленте отметить свою фамилию.

– Член Государственной

Думы полковник Энгельгардт.

Никогда Алексеев не имел чести слышать этого имени. Что же делается в новом правительстве? И как же быть Ставке? С кем же он связался?…

Теперь, когда совещание главнокомандующих уже было загроблено, Лукомский как в насмешку подносил ответ Эверта с опросом командармов. Эверт – согласен и торопил собирать главнокомандующих как можно быстрей.

Да, кого-то и как-то можно было объединить. Но всё упущено.

В этих днях поразительное было – сколько событий умещается в малое время. То разговаривал с военным министром, то он уже не министр, не успеваешь дойти от аппарата до кабинета, сесть подумать, очнуться. А ведь через час встречаться с бывшим Государем – какое стеснение в сердце? как выдержать его доверчивый взгляд, какими словами сейчас с ним объясняться? А вот от моряков несли новую телеграмму. От Непенина.

Короткая, но продирающая. На нескольких крупных судах – бунт! Адмирал Небольсин – убит!…

«… Балтийский флот как военная сила не существует.»

Как – руку отрубили одним взмахом! Сам командующий признавал о своём флоте – ещё вчера могучем флоте – что он не существует!

Алексеев перекрестился.

Боже мой, Боже. Спаси Россию!

Вот это – уберегли Действующую армию… Целый грозный флот – и разом не существует!… Что же поделалось? Как??

Коротка была телеграмма, всего три строчки, а всё никак не мог Алексеев дочитать её до конца. А конец-то был – самый поразительный. Как будто потеряв разум и последнее мужество, адмирал Непенин спрашивал у Ставки:

«Что могу сделать?»

Как немыслимо выразиться в военной телеграмме. Как не смеет произнести военный. А только в обезумлении.

Во всяком случае, не генерал Алексеев мог отсюда посоветовать. Алексееву – надо было ехать встречать Государя.

Очень противилась душа. Встала между ними – неясность, неловкость, какой никогда не бывало.

Зачем, зачем Государь уезжал?…

А теперь – зачем опять приезжал?…

Как тяжело было объяснить все шаги этих дней – и тем особенно, что они в награду окончились разочарованием. И даже обманом.

И даже разгромом.

И даже четверть часа назад до непенинской телеграммы – ещё насколько было легче!

Очень не хотелось встречаться.

Алексеев посоветовал: иностранным представителям – не ехать на вокзал. А чинам штаба – всем, кто хочет. И чем больше – тем лучше.

Надевал шинель – поднесли ещё телеграмму. От мешка Иванова: верно ли, что ему возвращаться в Могилёв?

Очень тут нужен. Кому теперь?…

И уже в автомобиль сел, отъезжать, – бегом поднесли ещё одно утешение от Непенина: