Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2
Шрифт:
В Новочеркасске днём 1 марта в войсковом соборе шла с обычной торжественностью традиционная панихида по Александру II. Но уже передавали по городу телеграмму Бубликова, в городе возникла тревога. 2-го марта прорывались ещё слухи, возникло большое возбуждение в интеллигенции и в рабочем районе Хотунке, где стояли и два запасных полка. В ночь на 3-е в революционно-явочном порядке возник Исполнительный комитет в 40 человек из членов думы, военно-промышленного комитета, земгора, студентов, присяжных поверенных и больничных рабочих касс. Ночью он
Манифестации шли мимо архиерейского дома – и старый архиерей крестил в окно народ. А люди потемней собирались в войсковой собор молиться. Плакали.
В шести верстах, в Персиановке, директор сельско-хозяйственного Училища Зубрилов, действительный статский советник и донской дворянин, собрал учащихся в рекреационном зале и, сильно возбуждённый, объявил, что монархия пала, произнёс восторженную речь: что монархия только задерживала развитие страны, а теперь Россия пойдёт вперёд семимильными шагами.
В окружной станице Каменской после отречения шли по Донецкому проспекту с красными знамёнами тысячи людей: все учащиеся, местная команда казаков, запасной пехотный полк, жители, расцвеченные красными лоскутами на груди. Пели марсельезу и другие революционные песни. Впереди процессии шёл с красным бантом атаман Донецкого округа генерал-майор Макеев.
В станице Глазуновской ударили в набат. Люди стали сбегаться с вёдрами и вилами – на пожар. И тогда два урядника и два бывших стражника (у троих – в прошлом судимость, смещение с должности за вымогательство и взятки, а то и тюрьма), подбитые нахожим интендантским солдатом и хорошо накачавшись самогону, – объявили себя исполнительным комитетом, а станичного атамана и заседателя – долой. Потом в станичном правлении стали разбивать шкафы с бумагами, звали народ делать обыск у попов и учителей и разделить их съестные припасы.
На заводах под Лисичанском всё население восприняло вести о петроградском перевороте с интересом, но сперва и в голову никому не пришло, что теперь можно нарушить непрерывность работы и фабричного порядка. Через несколько дней на митинге инженеры и заводские служащие восторженно произносили речи о братстве, равенстве и свободе – и рабочие хлопали им сочувственно. Инженеры – те же пролетарии, что и рабочие, и поведут своих младших товарищей к прекрасной жизни.
В середине дня надзиратель полтавского реального училища – хиленький, рыжеватый, с петличками коллежского секретаря, вошёл в два старших седьмых класса и пригласил их выйти тихо в актовый зал. (Уж они слышали кой-что и без того.) В зале постоянно висело три портрета – Петра I, Александра III и Николая II, –
Инспектор Розов ледяно объявил об отречении Государя.
Кто желает сказать?
Его известный любимец семиклассник Сурин, красивый, стройный, с румянцем на щеках, вышел на подиум и с экзальтированными движениями заявил:
– Мы – больше не учащиеся реального училища, и никакого другого! Мы – свободны от контроля такой сволочишки, как инспектор Розов! Мы понесём революцию по городу! по губернии! по всей стране!
Реалисты перепугались, как снега им насыпали за воротник.
Инспектор плакал в углу.
Выступил журналист местной газеты и наставлял учащихся не снимать фуражек при встрече с учителями на улице: это символ рабства, а они – свободны теперь.
В Кременчуге по требованию манифестантов освободили из тюрьмы всех уголовников. Они рассыпались грабить окрестные деревни. Воинский начальник на свой страх и риск послал батальон ополченцев, чтобы переловить их. Новая власть обвинила его в контрреволюции.
В Киеве в ночь на 4 марта, первую после отречения, образовались банды: срывали вывески с двуглавыми орлами, уничтожали национальные флаги. Толпа смотрела угрюмо. Из неё раздавались угрожающие выкрики – на толпу двинулись грузовики и разогнали.
Манифестация, проходя по Фундуклеевской, видела на фронтоне офицерского лазарета вывеску с именем великого князя, а сквозь окна – царские портреты на стенах, и кричала угрожающе. В лазарете портреты сняли.
Киевская полиция раньше других учреждений на общем собрании выразила готовность служить новому строю.
Молодой офицер Тулинцев после госпиталя и до поправки жил у матери в Святошино, под Киевом. Ничего не знал, утром 4 марта приходит «Киевлянин» – с отречением Государя и его брата. Как обухом по голове. А ему как раз ехать в город в комендантское управление за медицинским свидетельством. В канцелярии на Печерской улице – ни одного писаря, все столы пусты, а на всех – бумаги стопами, грудами. Обнаружил, где медицинские свидетельства, час перебирал – нашёл своё. Уже уходя, встретил на пороге одного писаря: «Все ушли на манифестацию на Крещатик.»
Пошёл и сам на Крещатик. Там – ликующая, кричащая толпа, очень много красных флагов и плакатов. («Война дворцам».) Жуткая громадная толпа однородного характера, духа радости и злобы. Выделялись солдаты в расстёгнутых шинелях, днепровские матросы. Рабочий услышал, как два старика, выбираясь из толпы, жалуются друг другу, что страшно, – стал их ругать и бить кулаками.
С балкона городской думы и в других местах трёхцветные флаги.
Во время уличного митинга в Киеве молодая дама заметила мужу рядом, какая вздорная манера у оратора. Милиционер-студент услышал, тут же арестовал и жену и мужа, и отвёл их в городскую думу.