Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3
Шрифт:
– Поклянёмся! – что русский народ никогда не пойдёт за тиранами! Никогда не предаст свободу!
– Клянё-омся! Клянё-омся! – сильно неслось из сотен грудей.
Отсюда виден был весь строй павловцев – во всю длину зала и загнувшись (во главе батальона – всего лишь поручик), группы оркестровых труб в разных местах, охотливые и мужественные лица воинов – и знамёна, знамёна.
Наконец – мог говорить Родзянко. Зал – уже видел его и кричал «ура».
Могучим голосом, отдохнувшим за неделю, он как пушкою выстрелил в зал:
– От имени Государственной Думы, доверенной надежды русского народа, я –
О, какое «ура» заплескалось под потолком! какое «ура», раскачивая зал! И оркестры заиграли – эту гадкую марсельезу.
Но – цвёл зал, сияли тысячи лиц, – и вождь России Родзянко снова был на своём капитанском месте. Он – уверенно вёл революцию дальше.
595
Генерал Савицкий пригласил депутатов отобедать у него. В другой дислокации было бы хлопотно их принимать. Но сейчас стоял штаб дивизии в покинутом доме польского помещика, роскошная столовая светло-зелёной отделки, и не такие видавшая пиры, и поместительная удобная кухня, где уже с утра затеялся штабной повар, есть и припасы и вино. И столовое бельё в доме на месте, и всякое настольное убранство.
За тем и понять от них, чего он сам не понимал, или понять, что и они ничего не понимают. По речам – весь ход дел им казался благополучным. Заметно разные у них были взгляды, а вели к одному. Знали они что-нибудь особенное? Истекала эта сила из нового Петрограда? Вот послушать.
Четвёртым к столу был начальник штаба дивизии, высоченный полковник гвардейско-кавалерийского роста, намного выше их тут всех. При каждом шаге звенели как колокольчики его савельевские шпоры.
В немитинговой обстановке, вблизи, и депутаты оказались совсем доступными негордыми людьми, а приземистый с курчавой бородкой Игорь Платонович Демидов, кадет, тамбовский помещик, так даже просто милейший благодушный человек. В нём была та покойная барская несомненность, которая допускает быть уже совсем простым, и та насыщенность всеми видами бытия, которая не толкает человека выступать никаким претендентом. И голос его тут, где не надо напрягать, оказался с приятным припевом, и лицо всё время в улыбке.
А со вскинутыми остринками усов Павел Павлович Тройский, прогрессист из Твери, не так был прост, на каждой фразе чувствовались и претензии, и образование, – но ничего якобинского в близком обращении не проявил, и тоже дворянин, только что городской. И компанейский человек, с весёлым поглядыванием на закуску и выпивку.
Оказывается, депутаты уже несколько дней, с утра и до ночи, ездят по фронту, во многих воинских частях произнесли речи, – вдвоём, подсчитали, 28 речей, – оттого и осипли.
– Но удаётся везде: возглашаем «довести до победного конца» – и везде кричат «ура».
Савицкий испытывал обоих колким поглядом.
Рассказывали депутаты и о Петербурге, наверно, который раз, хотя уставшие их голоса нуждались в молчании. И события, уже известные по газетам, ещё
– А что прикажете, господа? – сплетал пальцы Тройский, и облачко шло по его нервному лбу. – Тактикой скрывания событий, необъявления солдатам, создалась бы в частях ещё худшая атмосфера недоверия.
А вот: рождаются дикие эти приказы, неизвестно от кого к кому. Почему же Временное правительство не пресечёт их?
Но, господа, разве вам не сообщалась телеграмма Родзянки в штаб Верховного: все приказы Совета рабочих депутатов попадают в армию нелегальным путём и не имеют никакого значения, так как Совет депутатов не в составе правительства?
– Да в пустой след потом что угодно можно разъяснять, это уже не действует. – Начальник штаба заметно возвышался над всеми за столом. – Этот Приказ №1 перепоранил всех как влетевшая в строй граната. И между офицерами и солдатами сразу легла вражда. А что если добавлено там же о дисциплине – то этого никто не слышит.
Генерал-майор Савицкий не давал старости собою овладевать, прекрасно ровно держался, на службе, в строю, в бою. Глаза – быстрые, голова маленькая – подвижна, седина полузаметна, и усы и бороду кругло-коротко стриг, не запуская в почтенную старость.
– Да что «приказ №1», когда вот уже, не спрося строевых, печатаются указания генеральской комиссии при военном министре! И все они учат, как развинчивать военные уставы. Вот… – показывал газету.
Ротный командир может присутствовать на заседании ротного комитета лишь по его приглашению и только с правом совещательного голоса! Напротив, представитель ротного комитета имеет право контролировать совещания своих офицеров, собирать обвинительные материалы на должностных лиц – и сообщать в советы рабочих депутатов о попытках командиров вернуться к старому порядку. Если нет материала отдать офицера под суд, но офицер этот крайне нежелателен солдатам, – то дивизионный комитет докладывает в Петроград о необходимости отчислить этого офицера. Полковой комитет разбирает недоразумения между офицерами и солдатами. Сойти с ума?… А младший офицер лишается всякой дисциплинарной власти и может жаловаться на солдата только в ротный суд.
Этим двум господам, хотя и важным таким, Савицкий выговаривал с горячностью:
– Положение офицеров, господа, вы, или ваши петербургские друзья, или правительство, или газеты, – сделали совершенно нестерпимым! Такого – никогда не бывало ни в одной армии мира, и не может такое существовать. А сейчас газеты ещё обещают скорую отмену смертной казни, даже за измену и шпионство. Армия без наказаний, и даже с выборами офицеров, – да что вы, за дураков нас считаете?
– Но господа! – изумлялся Тройский и поводил своими красивыми выразительными глазами, созданными для адвокатских эффектов. – Выборы офицеров – кто ж это принял серьёзно?