Красное колесо. Узлы V - XX. На обрыве повествования

Солженицын Александр Исаевич

…тяжкое наследие от старой власти… ещё одно героическое усилие всей страны, и армии, и тыла, – и враг сломлен. Радостно откликнулась армия и флот на события переворота, как на акт спасения родины. Одно время казалось —

(одно время – это месяц март, а казалось – ему)

что вспыхнет священный энтузиазм, что новая сознательная дисциплина скуёт нашу армию воедино. Что свободная армия, родившаяся в революции, затмит своими подвигами ту старую, подневольную…

Вздохнул (если не покачнулся?):

Господа,

этого нет. Наша военная мощь слабеет и разлагается… Тот гибельный лозунг, который внесли к нам какие-то люди, зная, что творят, а может быть и не зная, что творят, этот лозунг «мир на фронте и война в стране», эта проповедь гражданской войны, чего бы она ни стоила, – должен быть заглушён властным окриком великого русского народа: «война на фронте и мир внутри!»

Рукоплескания. И Гучков – с последней горькой улыбкой и не драматическим криком, но вконец ослабевшим голосом:

Вся страна когда-то признала: отечество в опасности. Господа, мы сделали ещё шаг вперёд, время не ждёт: отечество – на краю гибели.

О, далеко не все аплодируют, но уж думский центр – изо всех сил.

Хоры – враждебны, будто не их родина на краю.

А Церетели – вскакивает. Вот когда ему надо отвечать! – а он поспешил отвечать Шульгину. Нельзя второй раз.

Засуетился Скобелев. А по списку – прежде него – тот самый лидер прогрессистов Ефремов (немного дикообразный – и расторченной бородой, и даже выражением глаз, всегда такой, а сейчас особенно):

…После того, что мы только что прослушали… Когда отечество на краю гибели, нам нужно думать только об одном… Эта трибуна, с которой… Эта критика постепенно подтачивала основы, на которых стоял старый строй… Борьба за ответственное министерство дискредитировала в сознании всего общества саму идею монархии. Теперь можно сказать: Россия – самое свободное государство в мире.

Начал с гучковской смертельной тревоги, но отошёл от неё изрядно.

Теперь нельзя больше ссылаться на то, что правительство чего-то не сделало,

это на старое можно было валить.

Теперь на свободных гражданах лежит обязанность поддерживать своё правительство… Критика должна стать осмотрительнее… творчески осуществлять свои идеалы…

А к ужасным словам Гучкова так и не вернулся. Теперь слово – Скобелеву.

Самый расхожий советский оратор за два месяца революции. Во все затычки – Скобелев! (И министр иностранных дел ИК.) Восторженный Скобелев! Всезнайка Скобелев! Самоучка Скобелев! Сейчас он ответит всей этой буржуазной сволочи.

Во-первых, не оттягивайте у нас: победа над самодержавием есть результат нашей революционной тактики.

Только самодеятельность революционного рабочего класса… И теперь, когда русская революция ослепила весь мир своим пленительным блеском, к сожалению в этом зале вновь раздаются утверждения, что революция есть хаос и разрушение. Но тот, кто боится хаоса и разрушения,

слушайте! слушайте!

должен ясно

и определённо признать, что все эти явления законны и неизбежны исторически. И когда здесь говорят, что разрушение опережает творчество, то мы не впадаем в тревогу, это бодрит ещё более нас, заставляет мобилизовать все силы революции… во имя достижения великих задач, возложенных на русскую революцию интернациональной конъюнктурой… русская революция зовёт не к единению молчания, не к единению закрывания глаз на действительность, нет. Но единение в смысле подчинения классовых задач имущих – интересам революции. (Рукоплескания крайней левой.)

И кисло: о том, что можно потерпеть и нынешнее правительство, пока оно выполняет волю революционной демократии.

А сегодня – мы пришли сюда для того, чтобы в последний раз встретиться на этой трибуне. У нас теперь трибуна – Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. (Рукоплескания крайней левой.) Государственная Дума выполнила своё дело, мавр сделал своё дело, и, уходя отсюда, мы можем сказать: Государственная Дума умерла, да здравствует Учредительное Собрание! (Рукоплескания крайней левой.)

Для этих-то слов и вся речь построена? Так «поминальное» заседание и кончилось похоронами?

Как будто – и сказано сегодня уже всё возможное? И стрелка – уже за восемь часов.

Но нет! Припасён напоследок единственный тут член всех четырёх Дум, и любимец четырёх, и самый знаменитый их краснобай – Родичев. Под бурные рукоплескания депутатов он, на своём седьмом десятке, даже порывисто идёт на трибуну – вылощенный, высоковатый, всё та же клиновидная малая бородка и чеховское пенсне.

Начинает он всё же опять с воспоминаний о 1-й Думе и как её закрыли (хотя вот уже и последнюю закрывают). Но, великий импровизатор, никогда не готовивший речи, он весь – от настроения, от волнения в груди (и даже от прямой зарядки в буфете, но сейчас буфета нет). Ему если только зацепиться хоть за хвостик удачной фразы:

Граждане, история нас учит: только то движение победно, которое идёт по всему фронту нации.

Фронту?.. – вот и зацепился:

Тот, кто разрушает единство фронта, – уничтожает возможность победы. (Голоса: «Правда! Правильно!»)

Конечно правильно. И – понесло, всё горячей и уверенней:

Те, кто в настоящую минуту свидетельствуют здесь о классовой розни и говорят нам о диктатуре пролетариата…

И вскинул голову и поправил пенсне с иронической снисходительностью:

Я убеждён, слова эти вырвались нечаянно. Подумайте, граждане…

а «граждане» не случайно вместо умильных «господ», тут звучит Великая Французская,

…Граждане, можем ли мы помыслить, что в союзе свободных народов мы, Россия, ослабнем в борьбе? Враг стоит на нашей земле – от Двинска до Ковеля. И на французской земле. И на бельгийской земле. Ещё на днях раздался крик из Бельгии к русской демократии: «Неужели забудете о Бельгии?» Граждане, а неужели Россия забудет судьбу Сербии? Неужели русский народ взял свободу только для того, чтобы…