Красное платье
Шрифт:
– Perch'e 3 ?
– Мы все настолько не правы в чем то, что правы во всем.
Его желтые глаза потемнели.
– Тот, кто живет и ни о чем не жалеет, либо дурак, либо святой.
– А может, сумасшедший?
Угасающее солнце, там, в его глазах.
– Сумасшедшие так счастливо несчастливы.
Он улыбнулся.
– Счастливое несчастье?
Она тоже улыбнулась.
– Да, они все забыли! Нет страшнее потери, чем все забыть!
– Но ведь это такое облегчение, все
3
Почему?
– Облегчение, Океанос, это вспоминать, и радоваться что это было!
– А если ты убил?!
Океанос нахмурился.
– Живи – вставай утром, ешь, пей, ходи на работу, люби, гуляй, смотри кино и… чувствуй, как прекрасно было то, что ты отнял!
Он вдруг сказал ей:
– Составьте мне компанию, Мэй.
Нота в его голосе, самоуглубление – Мэй показалось, что этот человек «вещь в себе», что он не одинок, у него есть он сам.
– Компанию?
Рассвет в его глазах.
– Мне нужно съездить в одно место. Меня ждет один человек.
Она почувствовала, что эти глаза завораживают ее, то темно, то светло.
– Разве я не помешаю вам?
– Вы – нет.
Мэй услышала музыку, прислушалась.
– Зеркало, зеркало… – Сказал Океанос с улыбкой. – Рена Джонс «Зеркало мне»…
Его глаза загорелись как солнце.
– Вы любите музыку?
Она тоже улыбнулась.
– Страстно!
Он заулыбался.
Рена Джонс пела так пронзительно.
Пахло кофе, выпечкой.
Мэй посмотрела на его руки ломающие булку.
– Вы пообщались с дочерью?
Она посмотрела на него.
– Иногда мне кажется, что я озверела.
Океанос засмеялся.
– Я серьезно, – Мэй заулыбалась. – Я ни с кем не говорю!
– Никто ни с кем не говорит, Мэй!
Он заглянул ей в глаза.
– И все умирают от одиночества!
Сильвия спала, когда они сели в машину – Мэй хотела предупредить ее… Палома сказала ей с усмешкой «Вы напоминаете мне Томазо».
Она спросила ее:
– А кто это?
– Хлеб Океаноса.
Мэй удивилась.
– Хлеб?
– Хлеб, синьора, важнее, чем любовь.
Океанос переоделся – черная футболка с V-образным вырезом горловины, темно синие джинсы.
Мэй села рядом с ним.
– Пристегните ремень безопасности. – Сказал ей он властно.
Она пристегнула ремень.
Океанос посмотрел на нее, на ее желтое платье.
Мэй почувствовала смущение – она была в этом платье когда он встретил ее.
– Вы должны использовать крем от загара, мое солнце не пожалеет вас!
Как странно это прозвучало для нее «мое солнце»… оно словно принадлежит ему, Миносу, вечный слиток золота!
Он надел солнцезащитные очки – золотые авиаторы с бежевыми стеклами.
– У вас есть очки?
– Нет.
– Я так и думал.
Он усмехнулся, жестоко и снисходительно.
Они
Когда Мэй вышла из машины, она почувствовала на своих плечах и руках прикосновение солнца – оно прикоснулось к ней как любовник, его руки были беспощадно нежными.
– Мы идем на второй этаж, – Сказал ей Океанос, подойдя к ней. – Вы не боитесь больниц?
– А вы?
Она посмотрела на него.
– Боюсь.
С ними здоровались – все, посетители, персонал – Мэй поняла, что Океанос постоянно приходит сюда.
Они вошли в палату. На кровати лежал мальчик, подросток. Он лежал с закрытыми глазами, на голове наушники.
Океанос улыбнулся, смотря на него. Это была теплая, любящая улыбка.
Он подошел к мальчику, протянул к нему руку – его губы произнесли что-то…
Мальчик открыл глаза, увидел Океаноса, заулыбался – его глаза вспыхнули радостью.
– Padre 4 …
Мэй удивилась, отец? У Океаноса есть сын?! Сильвия ничего ей не сказала…
– Мэй, – Обратился к ней молодой человек.
Знакомьтесь – мой сын, Томазо Вентури!
Мальчик был очарователен, похож на Океаноса внешне, но темнее глазами.
4
Отец
– Только не называйте меня «Том», – Весело сказал ей он. Я – Томазо, «Фома», «Близнец»!
Томазо посмотрел на Океаноса с любовью.
– Однажды папа сказал мне, что я его близнец, что я не могу умереть, мне нельзя…
Он взял костыли, с усилием встал.
Мэй заметила, что Океанос изменился в лице, смотря на сына. Он хотел помочь ему, протянул руку, но встретил суровый, предупредительный, недетский взгляд. Его рука упала.
– Близнецы, – Сказал ей Томазо. – Это два человека с одной жизнью, но не с одной смертью.
Когда они возвращались обратно, Мэй думала о Томазо. Этот взгляд, каким он посмотрел на отца, когда тот хотел помочь ему. Томазо не хотел сделать из отца жертву своей инвалидности.
Мэй вспомнила «Близнецы это два человека с одной жизнью, но не с одной смертью»… Ее почти шокировали эти слова, как и Океанос, она еще не поняла это – люби меня, но не умирай из-за меня!
Антуан де Сент-Экзюпери писал: «Я знавал – быть может, знавали и вы – немного странные семьи, где за столом сохраняют место умершего. Здесь отвергают непоправимое. Но мне кажется, этот вызов судьбе не утешает. Надо признать, что мертвые – мертвы. И тогда мы вновь, хоть и по-иному, ощущаем их присутствие. А в таких семьях им мешают возвратиться. Из умерших делают вечных изгнанников, гостей, которые навсегда опоздали к трапезе. Траур здесь променяли на ожидание, лишенное смысла. Мне казалось, такие дома поражены неисцелимым недугом, который душит сильнее, чем горе».