Красное смещение
Шрифт:
Что происходило с несчастными пленницами, попавшими в Черный замок, не знал никто.
Румет приехал на двадцать дней раньше назначенного срока, даже не соизволив предупредить о своих изменившихся планах.
Ей чудом удалось оттянуть отъезд, сославшись на болезнь. Она надеялась, что за эти несколько дней, вырванных у страшного гостя, ее послание дойдет до Глеба. Но грамотку словно в омут затянуло. Шагара не вернулся и не отвечал ни на какие ее призывы. Больше ей неоткуда было ждать помощи. Оставалось последнее средство…
Бронислава
Острая сталь сразу же прорезала тонкую ткань, появилась капелька крови.
Нет, не здесь. Не в родном доме. Бронислава не хотела, чтобы ее страшный грех мучил отца до конца дней. Он никогда об этом не узнает.
Она спрятала лезвие под одеждой, прикрепив ножны к нижней холщовой рубахе. Грубая ткань, сотканная ее собственными руками, надежно скрыла нож.
Звякнул колокольчик, призывая ее в нижние палаты, где начиналась церемония вручения свадебных даров.
Первым в зал официальных посольских приемов вошел Румет. Он был в черном, отороченном серебром плаще, под которым угадывалась кольчуга. Меч и шлем несли за ним два оруженосца. В руках Румет держал небольшую сафьяновую шкатулку. Герольды, выполнив свою часть ритуала, отошли в стороны, и Бронислава впервые увидела лицо посланца своей страшной судьбы.
Застывшие, словно вытесанные топором черты, покрытые ожогами и шрамами скулы, глаза, точно два черных, бездонных провала — нечеловеческие глаза… Княжна почувствовала, как мороз пробежал по ее коже, когда их взгляды встретились. Румет сделал шаг вперед и проговорил, склонив голову в приветственном коротком полупоклоне:
— В знак своего особого расположения и доверия — тебе, единственной из всех избранных, мой господин посылает в дар эту величайшую драгоценность. Сделав шаг вперед, Румет протянул ей шкатулку.
На алой сафьяновой подушке лежал флакон, внутри которого плескалось жидкое холодное пламя. Ужас ледяной рукой сжал сердце Брониславы — из всех присутствующих в зале только она и Румет знали подлинное значение этого страшного и действительно бесценного дара.
Глеб проснулся перед самым рассветом. В комнате стояла такая тишина, что слышно было, как далеко за стенами дома, на садовых клумбах, звенит ночной сверчок.
Тем не менее он был уверен, что его разбудил какой-то посторонний звук, и продолжал прислушиваться, стараясь сохранить ровное глубокое дыхание, какое бывает у спящего.
В конце концов его усилия были вознаграждены, и он услышал шаги, легкие, словно на цыпочках крался ребенок. Ночник почему-то не горел. В комнате было совершенно темно. Мгновенно вскочив, Глеб прыгнул к двери с кошачьей ловкостью.
Шаги протопали к нему навстречу, попытались обойти, но дверь уже приоткрылась, и в узкую щель проник луч света от уличного фонаря.
В двух шагах от Глеба стоял карлик. Повернувшись и не
— Ты кто? — спросил Глеб, с удивлением разглядывая странное существо в красном, расшитом золотом кафтане.
— Княжеский развлекатель, когда их светлейшествам скучно, я их развлекаю, разумеешь?
— А здесь ты как оказался?
— Оказался вот. Грамотку ей, вишь, невтерпеж отправить, а я бегай!
— Какую грамотку? Что ты мне голову морочишь! Снаружи на базу не пройдешь, кто тебя подослал?
— Ты, может, и не пройдешь, а я, видишь вот, уже здесь. На, возьми грамотку. — Он протянул ему в крошечной лапке берестяной сверток. И Глеб как завороженный, не в силах сдержать волнения, взял упругий, пахнущий смолой рулончик, и перед глазами запрыгали четко прописанные свинцовым стилосом древнеславянские буквы, заполняя его сознание ощущением неминуемой беды.
«Любый мий, злой человек околдовал Владислава и многу беду ми принесший, забирал из отчего дома. Сиа диавольскаа начинаниа отгуляют на грязник.
Что буде, то я не ведаю… повезут по Сарутской дороге, второго дня месяца Вересеня. Перееди на ону сторону, коль сможешь. Солнышко без тебя светить не станет».
Когда оторвал глаза от грамотки, карлика в комнате уже не было.
«Завтра мой первый самостоятельный полет, если все пройдет как надо, я успею…» Мысль еще не сложилась в конкретный план действий, когда он вновь услышал голос книги — постепенно Глеб привыкал к нему, и с каждым разом голос звучал в его сознании все четче.
«Ты не должен этого делать. Ты не готов к поединку с Руметом. Ты лишь загубишь себя и все дело, а помочь ей не сможешь…»
Правильные, разумные слова, точно отражающие суть, — он слушал их и не слышал. К нему они не имели ни малейшего отношения.
Закончив последние наставления. Викс отошел в сторону, и над Глебом захлопнулся прозрачный колпак.
Меконг вздрагивал, словно живое существо. В глубине его энергетического брюха что-то булькало, а между стабилизаторами то и дело вспыхивали на разрядниках голубые сполохи огня.
— Я шестой, прошу старт, — неуверенно проговорил Глеб в пространство, не видя перед собой приборной доски с привычным микрофоном.
— Старт разрешен в седьмом секторе, координаты окна 248 на 470.
Меконг сразу же взревел, словно быстрее Глеба понял смысл этих слов, открывающих путь к свободе.
Толчка не было, только земля плавно, будто во сне, ушла вниз. Глеб не видел носовой части ракеты. Он вообще ничего не видел, кроме плывущих под собой облаков и развернувшегося впереди голубого пространства неба.
Иллюзия полета во сне была слишком полной, чтобы не потрясти его, несмотря на то, что он знал — этот первый полет станет для него и последним. С трудом разомкнув пересохшие губы, он спросил у пустоты перед собой: