Красное золото
Шрифт:
— Хорошо! — сказал вдруг резко Миша и остановился. — Едем!
Лелек пошел медленнее, потом тоже остановился и повернулся к нам.
— Ростик, отправь Веру домой, — приказал Михаил, но я не успел ничего ответить, потому что Вера ответила сама почти Мишиными словами:
— Никуда я без вас не пойду! То есть… — она, казалось, замешкалась, но лишь на секунду, — то есть, я еду с вами, и точка. Ирэн, между прочим, и моя подруга тоже!
Она стояла возле меня, сжав тонкие кулачки, лицо — белое, ни кровинки, и было ясно, что действительно никуда она не уйдет. Уцепится, если что, волоком тащиться будут, а не уйдет… Сейчас я был готов умереть за нее. Кто-то из великих правильно сказал: «Нетрудно умереть
Миша, похоже, тоже понял, что от Верочки нам не избавиться, махнул рукой и сказал, обращаясь ко мне:
— Ты только там ее в кусты какие-нибудь спрячь, что ли…
…Сознание медленно выплывало из небытия. Вова покрутил головой, растирая кровь по ветровому стеклу, и замычал. Потом он медленно откинулся назад, на подголовник, и посидел так еще несколько минут, переживая острый приступ пульсирующей боли. Правой рукой он нашарил между кресел початую бутылку минералки, скрюченные пальцы соскальзывали с пластикового колпачка, но все же ему удалось открутить неподатливую пробку и, медленно подняв руку, он вылил содержимое бутылки себе на голову.
Еще через десять минут покалеченный джип тронулся с места и, постоянно набирая скорость, вышел на пригородное шоссе…
…Леший ополовинил вторую бутылку. За окном было тихо, ни друзья, ни враги не тревожили его покой и «бык» стал клевать носом. Громко всхрапнув, он разбудил сам себя и спросонья схватился за пистолет. Окружающая дачу тишь оставалась, однако, по прежнему безмятежной и Леший широко зевнул, рискуя вывихнуть скулы. Потом он резко поднялся и принялся ходить по комнате. Ходьба разогнала сон, но начала болеть голова. Тогда он снова плеснул себе водки и выпил одним глотком. Головная боль унялась, но опять потянуло в сон. Леший злобно выругался и, чтобы не заснуть прямо на ходу, решил сходить наверх, к пленнице.
Девушка, по прежнему пристегнутая двумя парами наручников к трубе, лежала в забытьи, лишь вздрагивала изредка всем телом. Туго соображавший «браток» минут пять простоял рядом с диваном, тупо ее созерцая и словно вспоминая, зачем же он сюда, собственно, пожаловал, потом хихикнул и пробормотал заученно:
— Чего добру пропадать, а?…
Почесал стволом пистолета между лопаток и принялся стаскивать штаны.
Однако напряжение последних дней, бессонная ночь и переизбыток алкалоидов в крови сыграли с ним скверную шутку. Леший, не ожидавший подобной подлости от собственного организма, поначалу страшно огорчился, потом разгневался и попытался помочь себе свободной от пистолета рукой. Попытка успехом не увенчалась и он снова огорченно уставился на заложницу. Постепенно взгляд его пополз выше, выше, остановился на подплывшем от синяков лице и «синий» довольно ухмыльнулся, ибо нашел, как ему показалось, оптимальное решение щекотливой проблемы.
Он подбрел к изголовью и ударил девушку по лицу. Та открыла глаза, увидела прямо перед собой оголенного снизу давно не мытого субъекта и заметалась, что-то жалобно мыча через изгрызенный бюстгальтер и звеня по трубе наручниками. Леший зажал ее скривившееся лицо огромной пятерней и, склонившись, выдохнул перегарно:
— Слышь, ты… как тебя… помочь надо…
Пленница забилась, удерживаемая тяжелой рукой. Из глаз ее потекли слезы.
— О, блин… дура… радоваться… должна…
Девушка из последних сил замотала головой. Тогда разозленный бестолковым сопротивлением Леший переложил мешавший пистолет в правую руку и упер ствол ей в лоб. Она перестала метаться и зажмурилась. Возжаждавший секса «бык» одобрительно заурчал и выдернул изо рта пленницы скомканный кляп…
…Водитель побитой жизнью дряхлой
Перед высоким глухим забором мы остановились, тяжело дыша и осматриваясь. Миша толкнул калитку, она была, как и следовало ожидать, заперта. Лелек, подпрыгнув, попытался ухватиться за верхний край забора, пальцы соскользнули и он упал в росшую вдоль дощатых щитов крапиву. Поднялся и хотел было подпрыгнуть снова, но Михаил его остановил свистящим злым шепотом:
— Ну что ты как кенгуру на стену эту сигаешь? Лучше подсади меня.
Лелек оперся о забор спиной и сложил руки лодочкой. Миша встал на эту ступеньку, оттолкнулся от земли, уцепился локтями за верх досок и некоторое время повисел так, а потом спрыгнул и, ухватившись рукой за левое предплечье, простонал:
— Болит, зараза…
Давала себя знать полученная в Сенчино рана. Вера жалостливо сморщилась.
— В общем, так, — Миша опустил руку и выпрямился. — Здесь, перед воротами, все открыто и светло, а там, по бокам, сосны. И тень от дома.
Мы переместились за угол. Раскидистые кроны закрыли звезды.
— Теперь я пойду, — категорическим тоном прошептал Лелек. — У тебя рука…
Я повторил его позу и с моей помощью он в мгновение ока оказался наверху, сел и настороженно прислушался. Похоже, наша возня осталась незамеченной. Потом тем же манером на ограду взобрался Миша — Лелек помог ему, — перекинул ноги и мягко спрыгнул во двор. Не успел я поменять позицию, как Вера, воспользовавшись моим замешательством, вслед за остальными оказалась наверху, а еще через секунду исчезла по ту сторону. Сидевший на заборе Лелек только покачал головой и, свесившись, протянул мне руку. Я достаточно быстро оказался рядом с ним и мы одновременно спрыгнули вниз и присели на корточки, озираясь по сторонам. Пока нам везло.
Лелек вытащил откуда-то из-под ветровки нож, освободил его от ножен и отбросил их в кусты. Снаряженный дробью пистолет он еще раньше, в машине, передал Михаилу.
Крадучись, направились к входной двери. По пути я, чтобы не оставаться совсем уж безоружным, прихватил тяжелое длинное полено. Не бог весть что, даже не подсвечник, но психологически как-то легче… Сзади послышался шорох и я резко обернулся, схватив свою импровизированную палицу обеими руками — следом за мной, пригнувшись, кралась Верочка. Я сделал страшное лицо и выразительно проартикулировал нижней челюстью, но мирная музейная работница только поджала губы и отрицательно покачала головой. Глаза на побелевшем лице казались огромными, такие только на картинах бывают… Ну что с ней было поделать? Я снова повернулся к дому и…
Ночь прорезал жуткий вопль. Начавшись с низкого утробного рева, он быстро перешел в ультразвук и вернулся обратно. Так мог кричать только… я не знаю, кто мог так кричать, потому что никогда в жизни не слышал ничего подобного.
Мы, более не скрываясь и ни о чем не думая, рванулись к двери. На четвертом или пятом ударе она не устояла и мы кубарем ввалились в ярко освещенную гостиную…
…Громкий крик Вова Большой услышал уже на подъезде к «третьей даче». Резко надавив на газ, он за считанные секунды преодолел последние несколько десятков метров, упер покореженный джип бампером в подавшиеся ворота, взобрался на капот и тяжело перевалил грузное тело во двор. Вопль, не прекращавшийся ни на мгновение, стал глуше. Шепча безостановочно: «Ну, падлы… ну, падлы…» Вова выхватил «Стечкин» вытер ладонью залитый кровью правый глаз и побежал к дому…