Краснокожий пророк
Шрифт:
— Верно, — кивнул Гаррисон. — И мы строго следуем букве договора.
Такумсе, не удостоив Рвача и взглядом, поднял руку и указал на торговца. Рвачу показалось, будто Такумсе и в самом деле коснулся его пальцем. Однако это его не разозлило, скорее напугало до чертиков. Он слышал, некоторые краснокожие умеют налагать такие сильные заклятия приманивания, что никакой оберег не защитит. Сам побежишь в леса, где тебя разрежут на кусочки — просто ради того, чтобы услышать твои вопли. Вот о чем подумал Рвач, когда почувствовал ненависть, скрывающуюся в жесте Такумсе.
— Почему
— Похоже, сегодня у меня выдался неудачный денек. Все желают мне зла, — сказал Рвач, натужно усмехнувшись. Только это не помогло избавиться от страха.
— Он привез баржу виски, — пояснил Такумсе.
— Ну, он много разного привез, — пожал плечами Гаррисон. — Но если среди его товаров имеется виски, оно будет передано маркитанту в форте. Ни капли спиртного не будет продано краснокожим, можешь быть уверен. Мы следуем каждой букве договора, Такумсе, хотя вы, краснокожие, в последнее время не больно-то его придерживаетесь. Видишь ли, друг мой, дошло до того, что баржи боятся в одиночку спускаться вниз по Гайо, а если это и дальше будет продолжаться, думаю, армии придется предпринять некоторые действия.
— Сожжете деревню? — спросил Такумсе. — Перестреляете наших детей? Наших стариков? Наших женщин?
— Откуда ты набрался подобной пакости? — удивился Гаррисон.
В голосе губернатора прозвучала нескрываемая обида, хотя, насколько было известно Рвачу, Такумсе описал вполне типичную военную операцию.
Рвач решил вступить в беседу:
— Вы, краснокожие, сжигаете беззащитных фермеров в хижинах и пионеров на лодках. Так ответь мне, почему ты считаешь, что мы не имеем права трогать ваши деревни?
Такумсе по-прежнему отказывался смотреть на него.
— Английский закон говорит: убить человека, который ворует твою землю, хорошо. Убить человека, чтобы украсть его землю, плохо. Убивая бледнолицых фермеров, мы делаем хорошо. Убивая краснокожих, которые живут здесь тысячу лет, вы делаете плохо. Договор говорит оставаться к востоку от реки Май-Амми, но они не остаются, и вы им помогаете.
— Мистеру Палмеру никто слова не давал, — сказал Гаррисон. — Но как бы вы, дикари, ни обращались с нашим народом, пусть вы пытаете мужчин, насилуете женщин, уводите в рабство детей, мы отказываемся идти войной на беззащитных. Мы цивилизованные люди, поэтому ведем себя цивилизованно.
— Этот человек будет продавать виски краснокожим. Они будут валяться в грязи, как черви. Он даст виски нашим женщинам. Они станут слабыми, как истекающий кровью олень, будут исполнять все, что он потребует.
— Если он это сделает, мы арестуем его, — возразил Гаррисон. — Учиним допрос и накажем за преступление закона.
— Если он это сделает, ты не арестуешь его, — сказал Такумсе. — Ты поделишь шкуры с ним. Будешь защищать его.
— Ты смеешь называть меня лжецом?! — нахмурился Гаррисон.
— Ты не лги, — ответил Такумсе.
— Такумсе, старина, если ты и дальше подобным образом будешь разговаривать с белым человеком, в один прекрасный
— Но я знаю, ты арестуешь его. Знаю, ты допросишь его и накажешь за преступление закона.
Такумсе произнес это без тени улыбки, но Рвач довольно долго торговал с краснокожими, поэтому научился понимать их шутки.
Гаррисон мрачно кивнул. Рвач вдруг догадался, что губернатор шутки не понял. Он, наверное, подумал, что Такумсе и вправду верит в то, что говорит. Впрочем, нет, Гаррисон знал, что он и Такумсе лгут друг другу. Рвач неожиданно подумал, что, когда обе стороны лгут и знают о том, что лгут, это все равно что говорить друг другу правду.
Но Джексон-то, простота, действительно поверил во все происходящее, обхохотаться да и только.
— Верно, — сказал теннизийский законник. — Закон есть то, что отличает цивилизованного человека от дикаря. Краснокожие просто недостаточно образованны, поэтому, если вы не желаете подчиняться законам белого человека, вам лучше будет уступить.
В первый раз Такумсе посмотрел одному из присутствующих в кабинете бледнолицых в глаза. Он холодно воззрился на Джексона и произнес:
— Эти люди лжецы. Они знают правду, но то, что они говорят, ложь. Ты не лжец. Ты веришь в то, что говоришь.
Джексон хмуро кивнул. Он сидел так напыщенно, так благородно, такой у него был богоугодный вид, что Рвач не выдержал и нагрел-таки сиденье кресла под Джексоном — самую малость, просто чтобы Джексон поерзал на заднице. Это несколько поубавило законнику спеси. Но Джексон продолжал гнуть свое:
— Я верю в то, что говорю, потому что говорю чистую правду.
— Ты говоришь то, во что веришь. Но это все же неправда. Как твое имя?
— Эндрю Джексон.
Такумсе кивнул:
— Гикори.
Лицо Джексона удивленно вытянулось — законнику немало польстило, что Такумсе слышал о нем.
— Да, так меня иногда называют.
— Синий Мундир говорит, Гикори — хороший человек.
Джексон никак не мог понять, что же сиденье под ним вдруг так раскалилось, но терпеть жжение было выше его сил. Он подскочил на месте и на пару шагов отступил от кресла, подергивая ногами, чтобы чуточку остудить пылающий зад. Но говорил он, будто по-прежнему олицетворял все достоинство этого мира:
— Я рад, что Синий Мундир так считает. Если я не ошибаюсь, он вождь теннизийских шони?
— Иногда, — ответил Такумсе.
— Что значит «иногда»? — не понял Гаррисон. — Либо он вождь, либо нет.
— Когда говорит честно, он вождь, — объяснил Такумсе.
— Что ж, я рад был услышать, что он доверяет мне, — произнес Джексон.
Но улыбка у него вышла несколько кривоватой, потому что Рвач в данную минуту был занят тем, что нагревал у него под ногами пол. Теперь бедняге Гикори никуда не деться, если, конечно, он не умеет летать. Рвач не собирался долго пытать его. Так, самую малость, пока Джексон не запрыгает на месте — пусть потом законник объясняет, с чего он вдруг решил потанцевать перед молодым воином из племени шони и губернатором Уильямом Генри Гаррисоном.