Красношейка
Шрифт:
— Нет.
— Я тебя прощаю. — И продолжал, глядя на ее удивленное лицо. — Да, я тебя прощаю. Ты, наверное, должна бы понести наказание, но я знаю, что такое девичье сердце.
— Но я пришла не за проще…
— Как там твоя мать? Ей, должно быть, тяжело одной. Сколько лет дали твоему отцу? Кажется, три?
— Четыре. Кристофер, ты можешь дослушать меня до конца?
— Умоляю тебя, Хелена, не делай и не говори ничего, о чем потом будешь жалеть. То, что ты пока сказала, ничего не меняет, договор остается прежним.
— Нет! — Хелена встала так быстро, что опрокинула стул. Потом она кинула на стол то самое
— Посмотри сам! У тебя больше нет власти надо мной. И над Урией.
Брокхард посмотрел на письмо. Вскрытый коричневый конверт ни о чем ему не говорил. Он достал из него бумагу, надел очки и начал читать:
Управление войск СС
Берлин, 21 июня
Мы получили запрос от начальника норвежского Полицейского управления, Йонаса Ли, о Вашем немедленном переводе в Полицию Осло для дальнейшего прохождения службы. Учитывая, что Вы являетесь норвежским подданным, мы не находим причин не удовлетворить Ваше желание. Данное распоряжение отменяет предыдущее распоряжение командования вермахта, дальнейшие подробности о месте и времени сборов Вы получите от норвежского Полицейского управления.
Брокхард дважды посмотрел на подпись. Сам Генрих Гиммлер! Он поднял лист на свет.
— Можешь позвонить и выяснить, если хочешь, но поверь мне, письмо подлинное, — заверила Хелена.
Из открытого окна доносилось пение птиц в саду. Брокхард, пару раз кашлянув, наконец спросил:
— Значит, вы написали письмо начальнику полиции в Норвегию?
— Не я. Урия. Я просто отыскала нужный адрес и отправила его.
— Отправила письмо?
— Да. То есть нет, не совсем. Телеграфировала.
— Запрос целиком?
— Да.
— Даже так. Но это же… очень дорого.
— Да, дорого, зато быстро.
— Генрих Гиммлер… — повторил он, скорее для себя, а не для нее.
— Я устала, Кристофер.
Снова сухой смех.
— Да ты что? Разве ты не добилась чего хотела?
— Я пришла просить тебя об услуге, Кристофер.
— Ну-ну?
— Урия хочет, чтобы я поехала с ним в Норвегию. Чтобы получить разрешение на выезд, мне нужна рекомендация от госпиталя.
— Значит, боишься, я теперь буду совать тебе палки в колеса?
— Твой отец входит в руководство больницы.
— Да, я могу наделать вам проблем. — Он потер подбородок. Его неподвижный взгляд сосредоточился на какой-то точке на ее лбу.
— Тебе все равно нас не остановить, Кристофер. Мы с Урией любим друг друга. Понимаешь?
— Зачем мне делать услугу солдатской девке?
Хелена застыла с открытым ртом. Хотя она услышала это от человека, которого презирала, хотя он говорил, не отдавая себе отчета, — все равно эти слова ударили ее, как затрещина. Но прежде чем она успела ответить, Брокхард сморщился — будто это его ударили.
— Прости, Хелена. Я… черт! — Он вдруг отвернулся от нее.
Сейчас Хелене больше всего хотелось встать и уйти, но она не находила слов, без которых этого не сделать. Он продолжал с напряжением в голосе:
— Я не хотел обидеть тебя, Хелена.
— Кристофер…
— Ты не понимаешь. Я сказал это
Она смотрела на его спину. Белый халат явно слишком широк для его узких косых плеч. Она подумала о том Кристофере, которого знала в детстве. У того были милые черные кудряшки и хороший костюм уже в двенадцать лет. Как-то летом ей даже казалось, что она в него влюбилась!
Она медленно и нервно выдохнула. Ей захотелось подойти к нему, но она остановилась. Почему она должна жалеть этого человека? Нет, она знает почему. Потому что ее собственное сердце переполнилось счастьем, что пришло к ней само. А Кристофер Брокхард, который всю свою жизнь гонялся за счастьем, так и остался одиноким.
— Кристофер, я пойду?
— Да. Конечно. Делай свое дело, Хелена.
Она встала и направилась к двери.
— А я буду делать свое, — закончил он.
Эпизод 30
Полицейский участок, 24 февраля 2000 года
Райт выругался. Он уже перепробовал все кнопки эпидиаскопа, чтобы сделать картину четче, — все напрасно.
Кто-то откашлялся:
— Райт, наверное, дело в снимке, а не в проекторе.
— Ладно, в общем, это Андреас Хохнер, — сказал Райт и из-под ладони посмотрел на присутствующих. Окон в комнате не было, так что теперь, когда свет выключили, стало совсем ничего не видно. Насколько Райт знал, эту комнату невозможно и прослушать, а это сейчас особенно актуально.
Кроме него самого — лейтенанта Службы разведки Минобороны Андреаса Райта — в комнате было только трое: майор разведки Борд Овесен, Харри Холе — новый парень в СБП, и сам начальник СБП Курт Мейрик. Именно Холе тогда прислал ему по факсу имя этого торговца оружием в Йоханнесбурге. И с тех пор каждый день дергает. Должно быть, среди сотрудников СБП успело укорениться мнение, что Служба разведки Минобороны — не более чем отдел СБП. Они, очевидно, не читали, что это две равноправные, сотрудничающие организации. А Райт читал. Так что под конец он заявил этому новичку, что не особо важные дела могут и подождать. Через полчаса позвонил сам Мейрик и сказал, что дело — особо важное. Нельзя было сказать это сразу?
На нечетком черно-белом снимке на экране угадывался мужчина, направляющийся к ресторану. Похоже, фотографировали сквозь стекло автомобиля. У мужчины было широкое, грубоватое лицо с темными глазами и крупным, но нечетким носом, из-под которого свисали густые черные усы.
— Андреас Хохнер, родился в 1954 году в Зимбабве, родители — немцы, — прочитал Райт выписку, которую взял с собой. — Ранее служил наемником в Конго и ЮАР, контрабандой оружия занимается, по всей видимости, с середины восьмидесятых. В девятнадцать лет вместе с шестью товарищами проходил по делу об убийстве чернокожего мальчика в Киншасе, но был отпущен за недостатком улик. Был дважды женат и разведен. Его работодатели в Йоханнесбурге подозреваются в поставке зенитных комплексов в Сирию и покупке химического оружия у Ирака. Утверждается, что они продавали стрелковое оружие Караджичу во время войны в Боснии и готовили снайперов для штурма Сараева. Последняя информация не подтверждена.