Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
Новокшонов уехал, Андрей остался в землянке. Старик партизан принес ему вареной картошки, соленых груздей, краюху хлеба. Андрей поел и попросил самосаду.
— У" нас чертова зелья нет. ГрехГ—нахмурился старик.
— Вера, что ли, запрещает?
— Правда, иудаисты мы...
Андрей разговорился с партизаном — таким же белобрысым и синеглазым, как Новокшонов. Узнав, что партизана зовут Юдой Соломоновичем, удивленно заметил:
— Ты на еврея-то совсем не похож.
Дак мы ж псковские.
СИ.
— Это почему же так?
И старик поведал ему необычную историю о псковитянах ставших членами религиозной секты иудаистов.
В царствование Александра Первого в России возникали масонские ложи и религиозные общества. Псковский помещик Энгельгардт в поисках истинной веры сменил православие на католичество, потом основал секту иудаистов. Но напрасно Энгельгардт искал своих приверженцев среди соседей-помещи-ков они наотрез отказывались вступать в секту иудаистов. Тогда Энгельгардт объявил иудаистами своих крепостных.
Крепостные чуть было не взбунтовались, но смекнули: иудаисты не признают рабства. Энгельгардт исполнил завет секты — освободил мужиков от крепостного ига.
Тогда возмутились псковские помещики: царю и святому Синоду полетели доносы на Энгельгардта.
По высочайшему повелению он был лишен дворянских поав и вместе с крестьянами сослан в Сибирь.
„ Три года новоявленные иудаисты брели под конвоем на место своего поселения. На берегу восточно-сибирской реки Оки Энгельгардт умер. Померли и конвоиры. Мужики похоронили помещика и конвоиров и основали поселек Зиму. От иудаистов они сохранили только еврейские имена.
Андреи невольно задумался над причудливостью человеческих судеб.
«Жизнь прямолинейна в радости и неисчерпаема на беды»,—вспомнились ему слова Игнатия Парфеновича. — Где-то теперь старый горбун? Где сражается Азин?» —подумал Андреи, укладываясь на лавку.
Его разбудили сиплые с мороза голоса. У порога отряхивались от снега Новокшонов и бурят в хорьковой шубе.
Знакомьтесь, член Зиминского ревкома Бато. Потомок Чингисхана.
Ванька врет, осклабился Бато. — Я только внук тех внуков, прадеды которых умирали за Чингисхана.
— Утром Колчак прикатит в Зиму. Едет поездом «58-бис», под чешской охраной.
— Откуда узнал? — спросил Андрей.
— Дружки на станции сообщили. Теперь мы потребуем выдачи Колчака и золота. Чехи против партизан не попрут.
— А если попрут?
— Тогда мост взорвем.
. — Мы взорвем, они починят.
— Колчаку зеленой улицы не дадим! Отплавался адмирал,— сказал Новокшонов с отчаянной уверенностью молодости в своей правоте.
*
— Держи карман шире, а то Колчак не влезет, — пошутил Бато.
—
— У чехов прямой провод с Иркутском. Уличат нас, Ванька,— предостерег Бато.
— Уличают одних дураков. Дай мне полотенце.
Бурят развернул холщовое полотенце с вышитыми красной ниткой словами: «Вся власть Советам!»
— Надену полотенце поверх полушубка. Для устрашения парочку «лимонок» по бокам. И ты, Андрей, прицепи на грудь" плакат... Еще бы красные треугольники на шапки. Устрашать так устрашать,—весело посоветовал Бато.
Утром Новокшонов, Бато, Шурмин шли по перрону станции, за ними следили сотни глаз.
Военный комендант только что получил из Иркутска две телеграммы. Одна приказывала всячески избегать столкновений с партизанами, другая требовала строгой охраны Колчака и золотого эшелона. Появление партизан комендант сразу же связал с приездом Колчака и встретил Новокшонова подозрительно.
— До прихода поезда «58-бис» еще час. У нас есть время договориться о выдаче Колчака, — сказал Новокшонов.
— Откуда вам это известно, что Колчак прибывает? — спросил комендант, косясь на пламенеющее грозными словами полотенце.
— У нас хорошая разведка.
— Адмирал действительно прибывает. Но я не могу его вам выдать.
— Мы возьмем Колчака силой. Вы только не мешайте.
— Зачем вам адмирал, господин партизан?
— Он — враг русского народа.
— Если примените силу, я буду защищать адмирала. А наше превосходство несомненно, — почти ласково заметил чех-комендант.
— Партизаны взорвут мост, разберут пути, как вы поедете дальше? Через сколько лет будете дома?
— У меня приказ защищать Колчака,— упрямо повторил комендант.
— А если я добьюсь отмены приказа?
— Не представляю, как это можно осуществить.
— Можно поговорить по прямому проводу с генералом Жа-неном? — спросил Новокшонов, понимая, что его операция уже на грани провала.
— Можете,—согласился комендант, стремясь выиграть время для своих целей. — Вас проводят на телеграф.
— Не надо провожатого. Дайте записку.
Комендант написал разрешение. Новокшонов пошел на телеграф.
— Доброе утро,— вполголоса поздоровался он.
С добрым утром,— отозвался встревоженный чех-телеграфист.
Новокшонов оглянулся на дверь, на заиндевелое окно.
— Где теперь поезд? — тихо спросил он.
— На польпути к Зиме.
— Операция наша срывается, друже...
— Я могу чем-нибудь помочь?
– Надо передать телеграмму. Но ты, парень, рискуешь головой...