Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
В это же время в полуразрушенном сарае Азин и Шпагин корпели над военной картой.
— Северихин овладевает станцией Собакино. Кавалерийский эскадрон Турчина, помогая Северихину, атакует противника с левого фланга,— говорил Азин, водя карандашом по карте.
— У противника тройное преимущество в силах. Он может легко уничтожить броневиками и пехоту Северихина, и конницу Турчина. Белые броневики укрываются вон там и вот тут,—показал цигаркой на карту Мильке.
— Если будем канителиться, броневики могут оказаться вон там и вот здесь,— перебил его Азин. — В резерве
Игнатий Парфенович Лутошкин сидел в углу сарая, с грустной улыбкой поглядывая на молодых, порывистых, веселых людей. Эти порывистые молодые люди через час-другой будут убивать таких же молодых людей. Русские станут уничтожать русских со злобой отчаянной, с яростью непостижимой.
Игнатий Парфенович поворачивал косматую голову с черной щетиной на скулах и подбородке, похожий на взъерошенного, готового к прыжку кабана, и невольно раздумывал: «Что случится с рассудительным храбрецом Северихиным? Какая судьба ожидает полутатарина-полурусского, бесшабашного Дериглазова, чуть не расстрелянного Азиным? И тем же Азиным назначенного командиром Национального батальона? Или
создатель бронепоезда Федот Пирогов — суровый рыжебородый мужик. Неужели пуля свалит этого могучего вятского мужика? Даже не могу представить бездыханным его большое, налитое силой тело. А вон покачивается на кривых ногах командир кавалерийского эскадрона Турчин — донской казак, заброшенный случаем в казанские рощи. Андрейка Шурмин любуется своими хромовыми щегольскими сапожками. Забавный парень — восемнадцатый год, а не знает, что такое тротуар. Что ожидает всех этих людей?»
Игнатий Парфенович тяжело вздохнул и незаметно вышел на утренний, пахнущий полевыми цветами воздух.
После сумрачной духоты сарая волны спелой пшеницы, синяя тишина омутов, паучки со своими зыбкими паутинками успокоили Лутошкина: опять казалось невозможным, что эти пшеничные поля, эти омуты, насыщенные запахом кувшинок, будут разворочены, растерзаны горящим металлом, забрызганы кровью.
Красные и белые еще скрывались по оврагам, в перелесках, еще утреннее небо парило над окрестностями Высокой Горы, но Лутошкин, зная неизбежность сражения, с особой остротой переживал светлый покой этих минут...
Федот Пирогов неотрывно следил за железнодорожным полотном: станция была все еще невидимой, но уже и близкой, и желанной, и опасной целью. Нетерпение нарастало, Федоту хотелось как можно скорее войти в соприкосновение с врагом. До боли в ладонях тискал он ручку регулятора, а перед глазами струились дубы, вязы, ясени, пшеничное поле за ними. Солнечные блики бежали по рельсам, мягкий седой блеск неба стремительно освещал землю.
И этот мягкий блеск неба, и солнечные блики на рельсах, и тугие клубки паровозного дыма взбадривали Федота, и все казалось ему необычно прочным. Голая, в черном поту спина кочегара, швыряющего уголь в топку, была особенно надежной, платформы с орудиями и пулеметами несокрушимыми. Федот представил артиллеристов, лежащих у орудий, их вздрагивающие от тряски тела, и ощущение прочности еще больше усилилось.
Паровоз сильно рвануло, Пирогов ударился о стальную
Паровоз опять содрогнулся, короткая молния сверкнула около Пирогова. С передней платформы ударила трехдюймовка.
•— Так его, так его, так его! — с каждым новым выстрелом приговаривал Федот, подпрыгивая и покачиваясь у регулятора.
— А они ловко затаились! — крикнул кочегар, поворачиваясь грязным, распаренным лицом. — А толечко мы их накроем...
Пирогов усмехнулся в рыжую бороду: они говорили о белых в третьем лице, и это делало противника почти нереальным.
Взблескивая молниями, окутываясь дымом, бронепоезд продвигался вперед, Федот снова глянул на железнодорожное полотно и ахнул от неожиданности.
Навстречу, стеля в воздухе султан жирного черного дыма, мчался паровоз с платформой: пар выбрасывался из-под колес, платформа моталась из стороны в сторону. Федот ухватился за регулятор, изо всех сил потянул на себя. Бронепоезд сбавил бег, приостановился и замер. Федот дал задний ход — бронепоезд попятился, стал нехотя отползать. ч
— Поднимай пары! — Федот дернул на себя стальную дверцу.
Свистящий ветер ударил в лицо, откинул к плечу бороду. Пирогов прыгнул на зыбко дрожащие рельсы, еще не зная, что сделает в следующую минуту. В человеческой жизни бывают такие мгновения, что решают бесповоротно судьбу. Этими неуловимыми мгновениями потом оценивают храбрость, измеряют трусость. Федот никогда не думал о славе и бесславии, о подвигах во имя чего-то, о долге, который должно исполнять ради каких-то высших и особенных целей,— он просто стоял и ждал.
Белый паровоз приближался. Федот инстинктивно, как зверь, присел. Его обдало горячим паром, и он прыгнул, схватился за поручни, и ноги сами нашли стальную ступеньку. Федот просунулся в паровозную будку, перевел регулятор и стал тормозить— тормозить, наваливаясь грудью, словно хотел остановить своим весом железную махину.
Уже в обратном направлении замелькали кусты, деревья, пшеничное поле. Пирогову хотелось теперь одного — разогнать до всесокрушающей скорости паровоз с платформой. Земля и небо убыстрили свое вращение, солнечные блики подскакивали на рельсах, клубы пара растягивались рваными полосами. Как-то совсем неожиданно появились вагоны, паровозы, запасные пути, выросли и выбежали навстречу желтое здание вокзала, перрон с солдатами, офицер, склонившийся над орудием.
Красное пятно взрыва ослепило Федота: он зажал ладонями опаленное лицо. С огненными брызгами, лязгом паровоза и орудий столкнулись треск ломаемых вагонов, крики солдат, погибающих под обломками.
Судьба отсчитала Федоту Пирогову последние его секунды.
\ д
Азин нервно ходил у сарая, дожидаясь донесений от Се-верихина. Прошло сорок минут с начала боя, а Северихин молчал.
Стен! не выдержал Азин. — Скачи к Северихину, узнай обстановку. Да живей, крутись чертом! —Сам же, тиская в пальцах нагайку, взобрался на крышу сарая. Что там происходит?