Красные и белые
Шрифт:
— Стреляются одни дураки. Можно жить, наслаждаясь любовью, писать мемуары, свободно шагать вперед по широкой дороге…
— А ежели дошагаем до пропасти?
— Пропасти закидываются чем попало. — Юрьев энергично сплюнул.
— Человеческими трупами тоже?
— Самый хороший материал, голуба моя! Да брось ты мрачную психологию, ротмистр! Тебя словно подменили, а ведь ты на лестнице, ведущей к вершинам власти. Уж тебе-то следует знать: за что неудачников клеймят позором, за то счастливцев осыпают наградами. Добейся победы — и ты великий человек!
— Ты всерьез веришь
— Я давно уже ни во что не верю. Моя цель отныне — подыскивать предателям подходящие осины. — Юрьев почмокал, собираясь сплюнуть.
У стрельчатого окна беседовали Каппель и Войцеховский: новоиспеченные генералы обсуждали характер нового начштабверха Дитерихса.
— Он мистик и ханжа. Иконы, кресты, хоругви — вот его стихия, говорил, злобно двигая треугольными маленькими ушами, Войцеховский.
Долгушину не нравился всех презирающий Войцеховский, но он ценил желчный, острый ум молодого генерала.
— Дитерихс — маска, не освещенная мыслью. Ведь надо же додуматься до священных дружин, до земских ратей! Политический плут, выдающий себя за русского патриота. Патриоты должны умирать за Россию, — с тихой яростью произнес Каппель.
В зал вошли Колчак, Дитерихс, Будберг, Сахаров. Колчак, не глядя на присутствующих, открыл военный совет и предоставил слово Дитерихсу.
Небрежным жестом начштабверх подал знак — адъютант вывесил карту военных действий. Дитерихс откашлялся и хорошо натренированным голосом начал обзор военных действий:
— На Архангельском фронте наши войска перешли в наступление. Нами занят город Онега. На Северо-Западном фронте наши войска под командованием генерала Юденича наступают в Лужском направлении. На Западном фронте польская армия…
Дитерихс выделил и обособил слова «наши войска»; Долгушину показалось странным, что начштабверх говорит об успехах Архангельского, Петроградского фронтов, игнорируя трагическое положение, сложившееся сейчас на Урале.
— Таким образом, оценивая общее положение фронта всех наших войск, находящихся под верховным командованием адмирала Колчака, следует признать, что оно неблагоприятно для большевиков. Но…
При этом «но» Долгушин взглянул на адмирала. Колчак сидел нахохлившись, сцепив и приподняв перед собою ладони, кисло усмехаясь.
— На Екатеринбургском, на Челябинском фронтах наши армии перешли на новые, более выгодные позиции. Противник имеет временный успех, ценою страшных потерь захватив Екатеринбург и Златоуст…
Отшлифованные фальшивым оптимизмом фразы скользили поверх сознания. Долгушин принимал их как неизбежность, хотелось только, чтобы Дитерихс скорее перешел к делу.
Адъютант повесил разрисованную красными и синими стрелками, кружками, крестиками карту Южного Урала.
Долгушин представил за этими стрелками и кружками горные обрывы, леса, болота. Увидел медные сосны, речки, пронизанные солнцем, ущелья, задернутые шевелящимся туманом гнуса. Он видел и челябинские степи с березовыми колками, полями поспевшей пшеницы, бронепоезд, черные вихри взрывов, опрокинутые повозки, мертвых солдат…
Слова Дитерихса потушили и эти видения.
— Пятую армию мы заманиваем в узкий коридор между
— Почему же нет? — не выдержал Будберг. — Офицеры царского Генерального штаба, питомцы военной академии служат красным. На их стороне генералы Брусилов, Бонч-Бруевич, Самойло, Клембовский и еще, — всех не запомнишь. Они организуют войсковые соединения красных, они возродили военную академию, они поставили наши армии в тяжелое положение на Урале, они, они…
Генералы заговорили все сразу, перебивая друг друга.
— Мерзавцы! Опозорили честь военного мундира! — закричал Сахаров.
— Сахаров тревожится за честь мундира. Что еще важнее? — ехидничал в стороне Войцеховский.
— Нельзя же все переносить в плоскость личных обид. Некрасиво, мягко выговаривал Каппель.
— Начали с Тухачевского — ругаем царских генералов, — криво усмехнулся Дитерихс. — Пятой армией командует все же ничтожный подпоручик.
— Этот подпоручик опасно талантлив! Глупо недооценивать противника. И смешно! — неожиданно рассердился Колчак.
8
Степной полустанок Кременкуль, находящийся в двадцати верстах от Челябинска, Степан Вострецов занял на рассвете. В бою под Кременкулем он захватил санитарный поезд и штабную канцелярию Сибирской дивизии. Трофеям командир Волжского полка обрадовался, от пленных пришел в ужас: Кременкуль был битком набит тифозниками.
К полудню на полустанок прибыли командарм и председатель Сибуралбюро; их небольшой поезд, состоявший из двух спальных вагонов, двух теплушек и платформы с автомобилем, поставили на запасный путь. Вострецов встретил Тухачевского и Никифора Ивановича предупреждающим взмахом руки.
— Что случилось? — спросил командарм. — Не хотите нас принимать?
Вострецов многозначительно показал на перрон. На скамейках, вдоль стен, под заборами, в кустах пыльной акации вперемежку с мертвыми лежали больные.
Как и по всей стране, в Кременкуле свирепствовал сыпной тиф. Эпидемия наступала широким незримым фронтом, захватывая города, села, станции, рудники, заводы, армии красных и армии белых. Порождение войны, голода, разрухи — тифозная эпидемия стала каким-то особенным наказанием разоренной, обнищавшей стране.
Командарм, Никифор Иванович, Вострецов прошли на вокзал. Запахи крови, нечистот ударили в ноздри. Во всех углах раздавались стоны, мольбы, проклятия. Тухачевский было приостановился, потом решительно зашагал между больными, серая пелена вшей шевелилась на соломе, на солдатских телах. Сдерживая отвращение, командарм спросил у Вострецова: