Красные и белые
Шрифт:
— Я не из трусливых, Давид, на мушку не возьмешь.
Они ехали шагом по лесной опушке. Проселок метнулся в дубовую рощу и вскоре вывел к переезду через железную дорогу.
— Куда эта дорога? — спросил Саблин.
— На Сызрань. Тут неподалеку станция Майна, прощупаем, что там? предложил Грызлов.
Саблин согласился; они поскакали к станции, поглядывая по сторонам, но вокруг был все тот же цветной покой. Неожиданно из ракитника оловянно проблеснула река. Грызлов и Саблин придержали лошадей.
— Брод,
— Тут курица пешком ходит. — Грызлов послал гунтера вперед.
Норовистый жеребец сделал свечу и так стремительно ринулся в реку, что Грызлов вылетел из седла. В тот же миг из кустов затрещали выстрелы.
Саблин повернул чистокровку и скрылся за косогором, а выбежавшие к реке солдаты схватили Грызлова.
— Белячок попалси! — радостно взвизгнул первый солдат.
— Гони его к командиру! — приказал второй.
Подталкивая Грызлова штыками, они направились к станции.
На станционной площади лежали и сидели бойцы; у одних на косоворотках алели ленточки, другие были совсем без рубах; загорелые тела лоснились от пота и грязи. «К своим попал», — повеселел Грызлов.
Его провели в станционную комнату, где у телеграфного аппарата колдовал высокий горбоносый армянин в серой мерлушковой папахе.
— Белый офицер, да? Агент интервентов, да? — спросил он на дурном русском языке.
— Никак нет! Красный командир Василий Грызлов…
— Красные командиры в плен не попадают. Они стреляются, если положение без выхода. Скажи: «Агент из Симбирска», — честнее будет.
— Я командир Особого стрелкового полка Первой революционной армии.
— Кто командует Первой революционной?
— Михаил Тухачевский.
— Тухачевского не видел. Слышал, не видел! Кто член Реввоенсовета?
— Валериян Куйбышев.
— Верно! А какие у него глаза? Волосы какого цвета?
— А я Куйбышева не видел.
— Хо! Командир полка не знает члена Реввоенсовета?
— Вы не видели Тухачевского, я — Куйбышева, значит, мы квиты. Лучше свяжитесь по прямому проводу с Инзой. Там сейчас и командарм, и штаб армии.
— Всю ночь сижу у этого проклятого аппарата. Не могу достучаться ни к красным, ни к белым, — молчат все, будто померли. Как, ты сказал, фамилия?
— Василий Грызлов.
— А я Гая Гай.
— Командир Сенгелеевской группы войск? А командарм думает, что вас уничтожили белые в районе Сенгелея. Так и говорят в штабе.
— Говорят, в Москве кур доят, а я не верю. Ты все же провокатор, придется тебя распылить…
— Красный расстреливает красного? За такие шутки ответите перед трибуналом, уважаемый Гая Гай.
Весь этот день Грызлова продержали взаперти, вечером, голодного, ошалевшего от духоты, вывели на перрон. У вокзальных дверей на, его гунтере сидел Гая Гай.
— Беру твоего жеребца по праву победителя. Садись на
— Я голоднее волка. Где ваше кавказское гостеприимство? — язвительно спросил Грызлов.
— Ты был пленник, а не гость. Теперь ты гость, а не пленник, только кушать будем в пути. Мы выступаем.
— Вы уверены, что командарм едет в Чуфарово?
— Я разговаривал с ним по прямому проводу.
— Спрашивал про меня?
— Спрашивал! Приказал нагайкой выпороть за то, что бросил полк и поехал в разведку.
Трехтысячный отряд на таратайках, на телегах пылил полевыми стежками. Грызлов ехал рядом с Гаем, приглядываясь к красноармейцам.
Они сидели, свесив ноги, обхватив руками винтовки, печально взирая, как под колесами путается поспевшая пшеница, осыпается желтый овес. Кое-кто вздыхал, кое-кто поднимал голову к небу, седому от знойного марева. На одной из телег беседовали бойцы, Грызлов прислушался к разговору.
— Большевики хотят мужика в комунию завлечь, чтобы все было обчее — и скот, и бабы.
— На черта мне комуния, ежели бабы обчие? Я свою отдавать чужому дяде не желаю.
— Зря русскую кровушку льем. Лучше собраться бы всем на сход и разделить Россию: мужикам — землю, дворянам — город, буржуям — фабрики.
— А тебе, ослу, ярмо!
— Пошто лаешься? Грех!
Среди русской окающей и акающей речи Грызлов слышал татарские, чувашские, осетинские слова. Отряд Гая показался ему каким-то сборищем. И как только эта разношерстная орава беспрекословно подчиняется командиру? Гай с явным неудовольствием ответил на вопрос Грызлова:
— Есть такая последняя мера — пуля. Паникер, трус, дезертир равны перед ней. Поэтому нет своеволия и непослушания в отряде.
Отряд подошел к Чуфарову поздним вечером, но еще розовело закатное небо и пахло нагретой пылью. Поезд командарма уже был на станции.
— Вот он, пропавший без вести, — сказал Куйбышев. — Рекомендую, Михаил Николаевич, своего друга.
— Мы ожидали опасного противника из Симбирска, а получили подкрепление в три тысячи бойцов, — рассмеялся командарм.
— А какие бойцы! Знают, почем фунт лиха, — подхватил Куйбышев.
Когда радость встречи улеглась, Тухачевский подозвал Грызлова.
— Командир полка не имеет права, рискуя собой, ходить в разведку. Объявляю выговор с приказом по армии. — И, нахмурившись, сказал уже Гаю: Особый стрелковый полк входит в состав Симбирской дивизии.
— Какой Симбирской дивизии? Не знаю такой, — заговорил было Гай.
— Ваши отряды реорганизованы в дивизию.
— Без меня меня женили?
— Теперь в вашей дивизии девять пехотных полков, кавалерийский эскадрон и артиллерийская бригада.