Красные камни Белого
Шрифт:
Он подходит к рыдающей девушке, присаживается рядом, словно пытаясь утешить, и резким, уверенным движением ломает Белле шею.
Отпускает обмякшее тело и улыбается, наслаждаясь вдруг наступившей тишиной.
Ллойд знает, что поступил правильно…
… Пятьдесят пять лиг в час.
С такой скоростью, если верить приборам, «Неудержимый» летит вперед. С такой скоростью приближается замерший вдалеке цеппель. С такой скоростью вырастает в лобовом окне мостика трехсотметровая
– Стреляйте! Почему вы не стреляете? – шепчет Марина, сжимая ручки штурвала.
Открывайте огонь, швырните вражеский цеппель на землю, сожгите его. Стреляйте скорее, ведь надо торопиться! Кто знает, что происходит сейчас в храме? Все ли в порядке у Беллы?
– Стреляйте!
Ответом стал протяжный стон. Марина поворачивает голову и вздрагивает: Старшая Сестра пошевелилась. Еще не пришла в себя, проклятая ведьма, но за этим дело не станет – раз шевелится, значит, скоро очнется.
Еще один стон.
У девушки дрожат пальцы.
«Я ее связал и заткнул рот, – сказал Помпилио. – Даже если она очнется, то ничего не сможет сделать».
Прозвучало уверенно, но где сейчас Помпилио? Правильно, в орудийной башне. А она здесь, на мостике, наедине с ужасной ведьмой.
– Почему вы не стреляете?
Стон. Женский. А за ним – мужской. Рулевой тоже приходит в себя. Мысли путаются. Огонь до сих пор не открыт. Помпилио, помоги! Как же страшно. Стон.
Что делать?
«Только Старшая Сестра способна помешать мне вернуться за Беллой. Только Старшая Сестра. Она ненавидит меня, она ненавидит Беллу. Помни об этом».
– Я помню, – вздыхает Марина. – Старшая Сестра ненавидит Беллу!
Теперь девушка знает, что нужно делать. Твердо знает.
Она закрепляет штурвал, берет в руки нож, который забрала у рулевого, и идет к лежащей на полу женщине. Она никому не позволит причинить вред Белле!
– Стоп машина! – Вандар вопит с того самого момента, как ликующий астролог доложил, что точка перехода действует. Понимает, что остановить разогнавшийся цеппель непросто, но продолжает вопить: – Стоп машина! Стоп! Стоп!!
Импакто палит из восьмидесятимиллиметрового орудия, снаряды рвутся один за другим. Они уже снесли добрую треть руля, продырявили пятый и седьмой баллоны, посекли осколками гондолу, но это ерунда, это поправимо. Пусть снаряды взрываются, потому что главное сейчас – остановиться. Пока цеппель не остановится, астролог не сумеет накинуть на увиденную планету швартовочный «хвостик», не сможет запустить второй контур и швырнуть их в Пустоту. В ненавистную, спасительную Пустоту.
Не сможет.
А потому вся команда поддакивает капитану:
– Стоп машина!
– Останавливайся, – шепчет Осчик.
– Стой, стой, – упрашивает рулевой, поминая то святого Хеша, то Доброго
– Стой!
Капитану поддакивают все, до самого последнего палубного. Все надеются на лучшее, но в тот самый миг, когда «Черный Доктор», наконец, останавливается, в машинном отделении разрывается восьмидесятимиллиметровый снаряд…
– Только в корпус, Мон… В машину…
– Я знаю, мессер!
– Они вот-вот запустят астринг!
– Не мешайте! – Мон убеждается, что орудие наведено, и громко командует: – Огонь!
Башня сотрясается в очередной раз. Не в первый и не в последний – в очередной. Грохот выстрела отражается от металлических стен, но артиллеристы давно привыкли к дикому шуму.
Выстрел. И в сердце вражеского цеппеля распускается огненный цветок.
– Есть!
Спорки разражаются воплями, хлопают друг друга по плечам и радостно обнимаются. Не наслаждаются красотой падающего на землю цеппеля, не слушают симфонию разрушения. Спорки радуются.
И сильно удивляются, когда развернувшийся Помпилио наводит на них пистолет.
– Стоять смирно! Я не хочу никого убивать.
И радость сменяется оцепенением. Спорки знают, что перед ними бамбадао, видят черный глазок дула и замирают, понимая, что с такого расстояния адиген не промахнется.
– Останетесь здесь. Потом вас кто-нибудь освободит.
Мон вынимает из пожарного ящика два противогаза и ныряет в коридор. Помпилио пятится следом, а когда оказывается в коридоре, тщательно запирает ведущую в орудийную башню дверь. Прочную дверь из ильского сплава.
– У нас пять минут!
– Я помню!
Мон бежит к астрингу, а Помпилио надевает противогаз, вырывает ближайшую вентиляционную решетку и разбивает в воздуховоде стеклянную колбу с голубоватым газом. Шестую колбу.
– Ненавижу!
Алокаридаса разбудил пушечный грохот. Носовое орудие вело огонь с максимально возможной скоростью, сотрясая «Неудержимый» не реже двух раз в минуту, и спать в таких условиях не было никакой возможности.
Жрец торопливо оделся, вышел из каюты, собираясь отправиться на мостик, и неожиданно замер, ухватившись рукой за грудь.
Острое ощущение невосполнимой потери пронзило тело и душу Алокаридаса. Острое ощущение страшной беды.
– Нет… Не может быть… Нет… – Он с трудом доковылял до двух воинов, что дежурили у лестницы, и хрипло спросил: – Где адиген?
– В орудийной башне.
– А Старшая Сестра?
– На мостике.
«На мостике… А Помпилио в орудийной башне. Они в разных частях цеппеля…»
Но ощущение тревоги не покидало, напротив, становилось сильнее, и запертые двери мостика едва не загнали Алокаридаса в панику.