Красные курганы
Шрифт:
Наиболее загадочно повели себя двое. Первым был сам рязанец. Как ни удивительно, но на лице его гуляла легкая беззаботная улыбка, будто и он, подобно другим, ожидал услышать именно это имя. На нем не промелькнуло ни тени разочарования или злости.
А чего злиться, когда все идет как надо? Ведь это он, Константин, посоветовал Мефодию так составить свое выступление, чтобы все подумали, будто речь идет именно о рязанском князе. Он не собирался попусту трепать нервы присутствующим – цель его была абсолютно практическая.
– Представь, отче, какая буря негодования
– Ну, представил, – растерянно произнес ничего не понимающий митрополит. – А зачем тебе эта буря?
– Вместе с ней еще и девятый вал поднимется, чтобы отстоять своего кандидата, который не окаянный рязанец, а Мстислав Удатный. И даже те, кто еще колебался с выбором, немедленно захотят выступить в защиту галицкого князя.
– Так-так, – задумчиво протянул владыка Мефодий, уже начиная кое-что понимать.
– А дальше все элементарно, – развел руками Константин. – Ты называешь имя Мстислава, а положительные эмоции в отношении его в головах уже есть. Так разом схлынуть они просто не могут – по закону инерции человеческих чувств на это нужно время. И тогда все разом проголосуют за галицкого князя, что нам и нужно.
– Как-то оно… – поморщился митрополит. – Чем-то неприятным от затеи твоей отдает. Только не пойму, чем именно. Знаю лишь, что не очень хорошим. Прохиндейство какое-то получается, да и только. А по-простому нельзя?
– Можно, – согласился Константин. – Но вот шансов на избрание Удатного тогда будет меньше. Не думаю я, что его двоюродные братья так вот безропотно царский венец ему уступят. Один уже сейчас на старейшем столе сидит и совсем не прочь корону на свою голову напялить. Второй в затылок ему дышит, потому что не сегодня завтра тот умрет и киевский стол смоленскому князю должен перейти. А вот теперь представь, что все они начнут о своих правах вспоминать – и что тогда получится?
– А что получится? – осведомился митрополит.
– Разброд, всеобщее шатание и никакого царя. Это я тебе гарантирую. А времени до Калки остается все меньше и меньше. Так что, владыка ты мой разлюбезный, это у нас последний шанс добром и миром все решить. Ва-банк – иначе не скажешь. Да и не сделаешь ты ничего предосудительного. Ну, пугнешь малость народишко. Не страшно. В конце-то концов, они сами виноваты, если решат, будто ты обо мне говоришь. Ты же по-честному, без обмана.
– А как же я буду о нем говорить, но так, чтоб о тебе все подумали? – сдался митрополит.
– Это ерунда. Будем исходить из сходства биографий и опираться именно на них, – улыбнулся Константин. – Я уже все продумал детально. Слушай внимательно, – принялся он растолковывать отцу Мефодию, что именно тот должен упомянуть в своей речи.
Но все это было накануне. Теперь же, сидя в жарко натопленной гриднице и блаженно улыбаясь, Константин начинал осознавать, что до момента, когда все сбудется именно так, как он задумывал еще несколько месяцев назад, оставалось всего ничего –
– Кто инако мыслит? – спросил митрополит и строго оглядел сидящих.
– Да нет, чего уж тут, – послышались разрозненные голоса.
– Славный выбор наш митрополит учинил.
– По совести.
– Быть Удатному!
Выждав для приличия десяток секунд, владыка Мефодий удовлетворенно кивнул и уже хотел было обратиться к Мстиславу Мстиславовичу с напутственной речью, но тут, опережая митрополита, со своего места тяжело поднялся сам галицкий князь.
Он хмуро оглядел всех присутствующих, глухо кашлянул в кулак и медленно произнес:
– За то, что восхотели избрать меня, благодарствую, – он тяжело склонил свою седеющую голову, в которой – Константин это хорошо помнил – белоснежных волос по сравнению с их предыдущей встречей изрядно поприбавилось. – Тут наш митрополит накануне всем предложил еще раз помыслить как следует, кого возвести на царский стол. И я тоже поразмыслил. И впрямь изрядно достойных людей здесь собралось. Это славно. И молодых немало, – широким жестом указал он на своего зятя Даниила с братом Василько, не забыв и про Ингваря с Давыдом. – И тех, что в соку самом, – последовал взгляд в сторону Владимира Рюриковича и Святослава Мстиславовича. – И тех, кто поболе меня сединой убелен да опытом умудрен, – отдал он дань уважения хозяину терема.
«А на меня даже не посмотрел. – Мимолетное сожаление мелькнуло на краткий миг в голове Константина, но он тут же отогнал его прочь. – А ты что хотел? – упрекнул он себя. – Сейчас он целоваться к тебе полезет. Выкуси! Да и ни к чему мне его спасибо. Лишь бы он…»
Додумать рязанский князь не успел. Точнее, все мысли у него из головы своим неожиданным поворотом вышиб галицкий князь. Сказанул такое, что…
– Подумал я и о том, что ведь и мое имечко выкрикнуть могут. Как тогда – смогу ли я? Хватит ли у меня сил всех удоволить, чтоб никто в обиде не был? Словом, много чего мне передумалось, и порешил я следующее. Кто бы меня ни кликнул, а надлежит мне отказаться от такого почета. Не мое ныне времечко, и не о том мыслить царю надобно, чтоб не обидеть никого. Русский владыка должен так поступать, дабы держава его вся целиком цвела. Потому и говорю вам: недостоин я венца. Отказуюсь же от него в пользу…
Галицкий князь пристально обвел взглядом присутствующих, будто не имел еще ответа на этот вопрос и не сделал своего окончательного выбора. В этот момент не только у старейших и самых знатных что-то екнуло в душе: «Неужто меня выкликнет?!»
– Вот на кого надлежит венец златой надеть, – провозгласил он громогласно, уперев свой палец чуть ли не в грудь Константина, и тут же уточнил: – Опять же по лествице он от Святослава исходит, а тот постарше Всеволода будет.
Первым возмутился Владимир Рюрикович. Пока митрополит расписывал будущего кандидата в цари, он уже приготовил для рязанского князя хороший отвод, да потом выяснилось, что владыка предлагает не Константина, а Мстислава Удатного. Сейчас же для него пришла самая пора.