Красные маршалы. Буденный
Шрифт:
Она раскрывалась быстро, эта роковая страница русской истории. К Черному морю уж катилась общей лавой белая армия и беженцы. Под нажимом Тухачевского покраснел Дон, фронт ушел на Кубань, пала кубанская столица Екатеринодар и настала очередь за единственным еще белым городом Новороссийском.
Красные нажимали: началась эвакуация белых, уплывавших на кораблях Антанты, но она пошла — отчаянием.
Уже все русские корабли отошли от новороссийского берега; в городе свирепствовал грабеж; вооруженные толпы разбивали вагоны, склады, пожаром давая русской
В ночной темноте туч терялся дым; огонь этот был зловещ, его не забыли еще многие русские эмигранты в Париже и Берлине. Он освещал береговую толпу мечтавших о бегстве. В огне на берегу моря скучились, спешиваясь, тысячи всадников. Кони метались от жажды, всадники разжигали костры, пьяные от грабежа, проигрыша, паники. Это — казаки, кубанцы, донцы, отступающие с женами и детьми. Конница прибывает, карьером табуном несясь по шоссе, давя, сшибая друг друга.
А когда в толпе прошел крик: «Красные у Туннельной!» — как разоренный муравейник, заварилась еще стремительней толпа. Это сбрасывать в море всех, промахнувшихся в исторических ощущениях, шел барин, красавец, любитель 9-й симфонии Михаил Тухачевский.
Он уже не чувствовал сопротивления, силы белых рухнули; белые упали, лежачих не бьют, но тогда в России лежачих били с еще большим остервенением; это была кровавая и жестокая победа.
Красные войска Тухачевского ускоряли марши, дорываясь до последней мести — Новороссийска. Впереди замученной трехлетней гражданской войной пехоты мчалась конная армия, освирепевшая, не знавшая никому пощады; за армией двигался поезд командарма; теперь командовать было уже легко. Тухачевский, вероятно, доделывал скрипку.
Ночь накануне падения Новороссийска была тихая, темная. В обрывках тяжелых туч иногда пробегал месяц, но быстро скрывался в черном, нависшем над морем куполе. Разъезды красной конницы уже входили в последний оплот русской Вандеи на едва брезжившем рассвете.
От Екатеринодара на Новороссийск медленно двигался поезд командующего фронтом Тухачевского. Белые уже не отвечали на выстрелы красной артиллерии. Побежденные, в панике спасаясь от мести революции, занимали последние французские и английские корабли. Только сверхдредноут англичан «Император Индии» в ответ красной артиллерии Тухачевского медленно повернул носовую башню, наводя серые длинные пальцы черными отверстиями — через головы русских кораблей.
В клубах черного дыма три острых и длинных меча синим пламенем метнулись с «Императора Индии». Густой гул потрясающим грохотом, казалось, заколебал мир. Полминуты — второй. Артиллерия короля Георга отвечала артиллерии Михаила Тухачевского, давая погребальный салют контрреволюции русских генералов.
Иностранные суда спешно уходили за мол. А по молу уж свистали первые красные пули. Над бухтой лопнула первая красная шрапнель. Стоявшая толпа упала. Над уходящей иностранной эскадрой все чаще вспыхивали розовые
Это любитель красной симфонии и русского варварства Михаил Тухачевский гонит Европу от русских берегов.
Разбитого в Сибири Тухачевским адмирала Колчака вовремя не поддержал глава Белого Юга генерал Деникин; сброшенного Тухачевским в Черное море Деникина своевременно не поддержал польский маршал Иосиф Пилсудский. Пилсудский мог подать руку помощи русскому белому генералу под Орлом, но из-за ненависти к прежней России не подал. «Все лучше, чем они. Лучше большевизм!» — сказал маршал Пилсудский.
Последний «пан Володыёвский», сорвавшийся со страниц исторических романов Сенкевича (как характеризует его талантливый русский писатель Алданов), Иосиф Пилсудский твердо знал, что с Красной Россией сойтись все же придется, но считал выгоднее сойтись с Кремлем один на один.
В исторический день капитуляции Германии и воскресения Польши, 11 ноября 1918 года, на развалинах военного пожарища на мировую сцену вышел дотоле неведомый русский подданный, террорист Иосиф Пилсудский, жизнь которого — хороший авантюрный роман.
Много русских и немецких тюрем, аварий, крови видел Пилсудский, но всю жизнь верил в свою звезду, и в 1918 году, внезапно выйдя к польской исторической рампе, вероятно, несколько ослеп от бешеного света. У Пилсудского большие заслуги перед воскресшей Польшей, он — Стефан Баторий, Ян Собеский, Тадеуш Костюшко; он — последний пан Володыёвский, став во главе войск воскресшей родины, пишет:
«Военное искусство — это божественное искусство, тысячелетиями отмечающее вехи в истории человечества».
Но на пути великой Польши — Москва, москали, которых с детства ненавидит польский маршал. Из местожительства русских наместников, старинного Бельведера, напряженно следил польский национальный вождь за бело-красной борьбой русских. Россия — страшна, если победят белые генералы, но страшен и красный Кремль, ежеминутно готовый взорвать польского орла изнутри.
Не сразу решил не подавать руки белым Пилсудский: в Польше — помогал борьбе с Кремлем Бориса Савинкова, террориста такой же авантюрной складки, формировавшего «зеленую армию».
Но в составе советской миссии «Красного креста» в Варшаву в 1919 году въехал друг детства Пилсудского большевик-поляк Ю. Мархлевский. Дружба детства — сильная вещь. Не для «Красного креста» послал председатель Совнаркома Ленин в столицу молодой Польши старого большевика Мархлевского, соратника Розы Люксембург, эмигранта, в Германии много лет редактировавшего «Зексише Арбейтцайтунг».
На друга детства Лениным возложена «бесовская» миссия: убедить Пилсудского в том, что для его Польши Красная Россия Ленина выгоднее всякой белой России, чтоб не подавал маршал белым русским руки.