Красные моря под красными небесами
Шрифт:
– Ничего предположительного в вашем несчастном случае не будет, господин Коста. И на пути наверх никакой несчастный случай вам не грозит.
Селендри чуть сдвинулась, где-то справа защелкали механизмы, стены клети вздрогнули, а над головой что-то негромко заскрипело.
– Я вам не нравлюсь, – ни с того ни с сего сказал Локк.
Чуть помолчав, Селендри произнесла:
– Я и не подозревала, что предатели такие наглецы.
– Предатели – те, кто замышляет измену, – возразил Локк несколько уязвленным тоном. – А я всего лишь хочу отомстить за нанесенное
– У вас на все готовы объяснения, – прошипела она.
– Похоже, я вас чем-то обидел.
– Мне все равно, как вы это называете.
Локк лихорадочно размышлял, каким тоном лучше всего произнести следующую фразу. В кромешной тьме Селендри могла не разглядеть ни выражения лица, ни жестов Локка, и голос стал его единственным оружием, способным произвести неизгладимое впечатление. Локк с ловкостью алхимика смешал все известные ему уловки, проверенные ухищрения и многозначительные недомолвки, состряпав из них требуемые чувства – пристыженность, замешательство, смущенное раскаяние.
– Если я обидел вас – словом или поступком, – я готов взять свои слова обратно, готов загладить свою вину… – Он замялся, чтобы придать своим словам большую искренность, – это служило одним из самых надежных инструментов воздействия на собеседника. – Только скажите, чем я вас обидел… Позвольте мне исправить сказанное или содеянное…
Селендри едва заметно шевельнулась; на мгновение бронзовая рука чуть сильнее надавила на плечо Локка. Он закрыл глаза и напряг все свои чувства – слух, осязание и животные инстинкты, – пытаясь в полной темноте не упустить ни единого намека. Как Селендри отнесется к участливому состраданию – с презрительным отвращением или с благодарностью? Сердце Локка гулко колотилось в груди, на виске подрагивала тонкая жилка.
– Ничего исправлять не надо, – еле слышно шепнула Селендри.
– Какая жалость… – промолвил Локк. – А я так надеялся развеять ваше беспокойство.
– Это невозможно. Вы этого не сможете.
– Вы мне даже попробовать не позволите?
– Господин Коста, ваши разговоры, как ваши карточные фокусы, хороши только для отвода глаз – уж слишком гладко у вас выходит. Боюсь, ваши речи скрывают гораздо больше, чем ваши ловкие пальцы. Между прочим, я согласилась сохранить вам жизнь лишь потому, что вы можете сослужить кое-какую службу вашему господину.
– Селендри, я не хочу быть вашим врагом, – проникновенно сказал Локк. – Не хочу доставлять вам неприятностей.
– Какие дешевые и бессмысленные слова…
– Я не могу… – Локк снова выдержал строго отмеренную паузу, действуя осторожно, как скульптор, высекающий сеть морщинок в уголках глаз статуи. – Послушайте, возможно, я и впрямь наглец, но иначе я не умею, Селендри. – Он намеренно повторял ее имя, словно заклинание, подчиняя ее своей воле, – ведь личные имена обладают большей силой, чем титулы. – Таким уж я уродился.
– И вы еще удивляетесь, что я вам не доверяю?
– А вы вообще кому-то доверяете?
– Того, кто никому не доверяет, никогда не предадут. Даже враги.
– Гм… – Локк поспешно прикусил
– Это не ваше дело, господин Коста.
На потолке что-то громыхнуло, подъемная клеть дернулась, вздрогнула и остановилась.
– Еще раз прошу прощения, Селендри, – сказал Локк. – Это вовсе не шестой этаж, так? Девятый?
– Девятый.
«Она вот-вот распахнет дверь», – подумал Локк. Еще несколько мгновений они оставались в этой сокровенной темноте, наедине… Он, торопливо перебрав все вероятные ходы, остановился на одном, весьма рискованном, зато предоставлявшем отличную возможность заронить зерно сомнения.
– Знаете, Селендри, я был о нем куда худшего мнения. А оказалось, ему хватило ума полюбить вас по-настоящему. – Помолчав, Локк понизил голос до едва слышного шепота. – По-моему, вы самая храбрая женщина на свете.
В кромешной тьме он отсчитывал биения сердца – раз, два, три…
– Какая очаровательная самонадеянность, – язвительно прошептала она.
Раздался щелчок, темноту прорезала яркая полоска света, и бронзовая рука Селендри вытолкнула Локка в кабинет Реквина, озаренный сиянием светильников.
Что ж, пусть теперь Селендри обдумывает услышанное, пусть сама невольно подаст знак, который подскажет Локку, как продолжать. Он не преследовал особой цели, сея в Селендри сомнения и неуверенность, – ему нужно было лишь обезопасить себя от ножа в спину. Какая-то крошечная часть его души, прежде почти не напоминавшая о своем существовании, противилась тому, что он играет на чувствах Селендри… Ну и пусть! В конце концов, сейчас он волен думать и поступать так, как ему угодно, потому что сейчас он – Леоканто Коста, которого в действительности не существует.
Он вышел из подъемной клети, смутно подозревая, что все эти доводы убедили его самого ничуть не больше, чем Селендри.
– А, господин Коста, мой загадочный новый подельщик! Вы сложа руки не сидите, как я погляжу.
Дверца подъемной клети открывалась в неприметной стенной нише между двумя картинами. В Реквиновом кабинете царил прежний беспорядок, и Локк с удовлетворением увидел, что оставленные колоды карт все так же разбросаны на столе и под столом.
Реквин, в бордовом сюртуке с черными отворотами, задумчиво посмотрел куда-то вдаль сквозь сетчатую ширму балконной двери, а затем, потерев подбородок рукой в перчатке, покосился на Локка.
– Что вы, мы с Жеромом три дня отдыхали, – сказал Локк. – Помнится, я вам именно это обещал.
– Вообще-то, мое замечание касалось ваших веррарских похождений за последние два года. Я справки навел.
– Как я рад! Впечатляет, правда?
– Да, весьма поучительно. Что ж, давайте без обиняков. Около года назад ваш партнер пытался выведать у Азуры Галлардин сведения об устройстве моей сокровищницы. Вы знаете, о ком я говорю?
Селендри неторопливо прохаживалась слева от Локка, время от времени поглядывая на него через правое плечо.