Красные шипы
Шрифт:
– Я... сделаю это.
Я внутренне усмехаюсь при мысли о том, чтобы дистанцироваться от самого себя. Мне бы сейчас этот вариант понравился больше всего на свете.
Закончив разговор с Каем, я выхожу из машины и волочу ноги к дому.
Я хочу упасть в обморок и проспать до завтра.
Или до следующей неделе, если это возможно.
Потом я вспоминаю мамины темные круги под глазами и бегу обратно к машине, беру снотворное, которое купила сегодня утром, и захожу внутрь.
Я направляюсь в ее комнату, что для меня чертовски редко. Но я думаю,
Прямо как в ту красную ночь.
По иронии судьбы, на самом деле мы не так уж близки, но она единственный человек, к которому я обращаюсь в самые тяжелые моменты.
Ее спальня заполнена эскизами моделей, а посередине у нее стоит манекен, одетый наполовину в черное, наполовину в белое, как злой парень из "Бэтмена". Бесчисленные экземпляры брошюр ее дома моды разложены на кофейном столике, и я не могу сдержать улыбку, вспоминая, как далеко она продвинулась. Она начала с нуля и проложила себе путь к вершине исключительно благодаря своей целеустремленности и амбициям. И уже одно это внушает благоговейный трепет.
Полагаю, на кровати лежит несколько свадебных платьев из ее новой коллекции. У Chester Couture есть самые востребованные свадебные платья, и не каждый может себе их позволить. Мама уделяет особое внимание их дизайну больше, чем чему-либо еще.
Я останавливаюсь, когда вижу красные капли на одном из них.
Пожалуйста, скажи мне, что она не уколола себе пальцы. Или, что еще хуже, она переутомлялась до тех пор, пока у нее не пошла носом кровь.
Я направляюсь в ванную и поднимаю руку, собираясь постучать. Звук вздыхания останавливает меня на полпути. Это так грубо и навязчиво, что у меня покалывает в ушах.
Моя дрожащая ладонь толкает дверь, и сцена передо мной разрезает меня пополам. Мама сидит на корточках перед унитазом, ее рвет. Но это не та часть, которая заставляет мои пальцы разжаться, позволяя бутылке упасть на пол. Это кровь, пачкающая ее руки, когда она хватается за унитаз. Это алые дорожки на ее щеках, когда ее рвет кровью.
– Мама!
– Я бегу к ней и приседаю рядом с ней.
– Что происходит? Ты в порядке?
Она вздыхает еще несколько раз, звук становится громче и уродливее с каждой секундой.
Я кладу дрожащую ладонь ей на спину, не зная, как я должен реагировать в такой ситуации. Ее рвет прямо кровью, и она разбрызгивается по всему белому керамическому унитазу.
Я трясущейся рукой достаю свой телефон.
– Я... я собираюсь вызвать скорую.
Она качает головой и указывает на полотенце. Я роняю свой телефон, прежде чем схватить полотенце и отдать ей. Она медленно вытирает лицо, ее дрожащая рука едва держит полотенце.
Я помогаю ей встать, и она опирается на меня, чтобы дотянуться до раковины. Она умывается и чистит зубы, а я стою и смотрю на нее так пристально, как будто вижу ее впервые. С каких это пор моя мама стала такой худой, что ее ключицы выступают из-под майки?
С каких это пор ее темные круги стали настолько заметными, что под глазами появились тени?
Кроме того, почему она такая бледная,
Мрачный ореол опускается на ванную, разлагаясь по углам и вызывая у меня зловещее ощущение.
– Мама… Должна ли я отвезти тебя к врачу?
– Нет. Я в порядке.
– Ее голос низкий, измученный, как и ее внешность.
– Но тебя только что рвало кровью. По-моему, это выглядит не очень хорошо.
Она вытирает лицо, и хотя крови уже нет, оно выглядит нездоровой.
Это неправильно.
Все так и есть.
– Пойдем со мной.
– Она указывает на комнату головой, и я следую за ней, мои шаги неуверенны, и мои конечности едва удерживают меня на ногах.
Почему я чувствую себя заключенной, приговорённой к смертной казни, которою ведут на гильотину?
Мама усаживает меня на диван рядом с собой и берет обе мои руки в свои.
– Мне жаль, что тебе приходится узнавать об этом таким образом, Нао-тян. Я хотела, чтобы ты и я были более подготовлены.
– Более подготовленны к чему?
– Я едва могу говорить из-за комка в горле.
– У меня рак желудка. Поздняя стадия. Врачи сказали, что у меня есть в лучшем случае несколько месяцев. В худшем случае несколько недель.
Мои губы приоткрываются, и мне хочется рассмеяться.
Я хочу, чтобы это была неприятная шутка, чтобы я могла рассмеяться, но звука не получается. Мое зрение становится размытым, и мама превращается в тень, когда я смотрю на нее сквозь слезы.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь, мама.
– Мне так жаль, Нао-тян. Я узнала об этом недавно и не хотела тебя волновать, но, возможно, я просто была эгоисткой. Ты наконец-то веселилась и жила, и я не хотела тебе это портить. Но ты была права, это твоя жизнь, и ты должна знать, что в ней происходит.
Я отчаянно качаю головой, отчего слезы градом катятся по моим щекам. Когда мне было пять лет, я впервые столкнулась со смертью, когда один из наших соседей в Чикаго, мистер Престон, скончался во сне.
Я спросила маму, что значит умереть, и она сказала, что это когда люди попадают в небо, и никто больше их не видит. Она сказала, что тоже умрет. Мы все это сделаем. Я помню, как плакала и кричала на нее, чтобы она взяла свои слова обратно, потому что мамины слова были законом в моей голове. Она никогда не лгала мне и никогда не выдавала ложную правду. Она даже не позволила мне поверить в Санту, бугимена или зубную фею. Она никогда не рисовала для меня мир в ярко-розовых тонах.
Поэтому, когда она сказала, что в конце концов умрет, я поверила в это и возненавидела это. Я целыми днями плакала во сне, думая о том, что она умрет, как мистер Престон из соседнего дома.
Теперь я та маленькая девочка, которая снова и снова качает головой, не желая, чтобы ее слова были правдой.
– Возьми свои слова обратно, мам.
– Нао-тян...
– Пожалуйста, пожалуйста, возьми свои слова обратно. Пожалуйста, не говори, что ты уходишь. Пожалуйста, скажи мне, что твое время еще не пришло и что доктор допустил ошибку.