Красный бакен
Шрифт:
Мальчик спал долго. Сверху сошел механик, спросил Алексея, где "масленщик". Тот кивнул в угол. Леонтий постоял над мальчиком, разгладил на его лбу ладонью липкие от пота волосы, покачал головой и сказал:
– Сморился? Ничего, обвыкнет.
Максим проснулся от толчка в бок. Открыв глаза, он увидел, что над ним стоит Алексей. Он крикнул, снова ударив мальчика в бок носком сапога:
– Эй, товарищ Максимка, вставай! Вахта твоя кончилась.
Мальчик привстал и, не понимая, где он и что с ним, дико озирался...
– Вставай,
Алексей больно схватил мальчика за волосы одной рукой, другой под мышку и, приподняв с постели, подтолкнул к крутой железной лесенке. Максим вскарабкался вверх. Алексей толкал его сзади. В лицо наверху пахнуло арбузной свежестью реки. В пролет, заставленный сквозной решеткой, Максим увидел, что мимо парохода бежит над яром курчавая, вихрастая грива тальника, оттуда повеяло терпкой горечью ивовой листвы, и сердце мальчика сладко и радостно захолонуло - он не чувствовал озноб трясовицы*, а только прохладу летнего вечера над рекой.
_______________
* Т р я с о в и ц а - лихорадка.
Алексей указал Максиму на рукоять насоса и сказал:
– Качай!
Максим качнул насос, и из широкого рыльца насоса полилась в горсти Алексея желтоватая вода. Натирая руки и лицо синим мылом, машинист размазывал и смывал грязь и копоть, утерся грубым холстом и, приказав Максиму: "Мойся!" - стал ему качать на руки воду из реки.
Потом Алексей дал мальчику жестяной чайник, велел налить из куба кипятку и нести "вон туда" - на нос.
На носу у "Ермака", средь багров, буйков, якорей и канатов, поставлены две пушки на колесах; прикрученные к бортам канатами, они смотрят в стороны. На свободном, пустом местечке пола Алексей поставил низенький, ниже стула, четырехугольный столик, покрыл газетой, положил нож рядом с краюхой черного хлеба, в точеной солонке - соль, две чашки с блюдцами и кусок сахара, большой и замызганный. Когда Максим принес кипяток, машинист кинул в него щепотку чаю и отколол мальчику сахару обухом ножика, держа кусок в ладони.
– Ну, товарищ Максим, давай пить чай.
В голосе Алексея мальчику послышалась недобрая усмешка. Она не вязалась с его добрыми поступками и потому прошла, чуть задев смутной тревогой. Мальчик жадно пил горячий чай, прикусывая сахар: три года как не пил чаю с сахаром!
Солнце снижалось. Бежали навстречу "Ермаку" пустынные шелковые песчаные дали реки. Вспенивая желтый вал, пароход вспарывал пыжом* блестящую гладь светлой Волги.
_______________
* П ы ж - нос судна.
Машина
Прошло немного дней, и Максим начинал привыкать и осваиваться на пароходе. Внизу, в машине, он уже стал понимать, что к чему. От Леонтия узнал, что пароход бежит за счет силы солнца, сбереженной в топливе, что в замкнутом со всех сторон котле от жара топок вода превращается в упругий, напряженный пар, который и толкает, проходя по трубам, поршни машины.
Особое внимание Максима механик обратил на водомерные стекла котла, на манометр - указатель давления
Мальчик узнал, что машина таит в себе и полезную и опасную силу. Ему захотелось поиграть с ней - стоять вот так же, как Леонтий или Алексей, у пускового колеса машины, открывать то больше, то меньше паровой вентиль, перебрасывать машину с переднего на задний ход. Но мальчик начинал понимать и больше того. Здесь все звали его "товарищем".
Сначала ему казалось, что смеются; потом он понял, что нет: хотя здесь все были ему чужие, но с того момента, как он стал наливать в масленки мазут и масло и узнал, что от его исправности и согласия с другими в работе зависит жизнь "Ермака", мальчик поверил, что не в насмешку, а всерьез зовут его "товарищем" и что он здесь становится своим.
Вместе с тем он видел, что не всегда за словом "товарищ" скрывается дружба. Он видел, например, что между механиком Леонтием и его помощником Алексеем не все ладно. Когда на остановках, в тишине, Леонтий объяснял Максиму, как устроена машина, Алексей кривился недоброй улыбкой и вступал в разговор.
– По-твоему, товарищ, - говорил он Леонтию, - все машина. И пароход машина, и земля машина, и весь мир машина. А человек?
Леонтий спокойно отвечал, обращаясь более к Максиму, чем к Алексею:
– Человек - машина тоже, но он больше, чем машина, потому что он еще и машинист.
– Если я машина, мне все равно, кем мне быть, - упрямо продолжал свое Алексей.
– Все равно, кто мой друг, кто недруг.
– Если бы ты был только машиной, так бы оно и было. Но ты еще и машинист. Значит, нужно, чтобы ты содержал свою машину в порядке и чистоте, чтобы она хорошо работала...
– На кого?
– На общее доброе дело.
– Доброе? Хм...
Алексей злобно рассмеялся. Было в этом смехе что-то такое, что запомнилось Максиму, и он после этого разговора внимательно следил за помощником Леонтия, мало обращая внимания на остальную нижнюю команду: кочегаров и слесарей.
Наверху шла своя жизнь. Она не меньше привлекала Максима, чем сложная машина в глубине "Ермака".
Командиром парохода был штурман Ждан - он в матросском бушлате с открытой грудью, а на груди тонким синим рисунком искусный татуировщик изобразил орла с раскрытыми крыльями. И сам Ждан, с седой гривой волос, согнутым носом и молодыми темными глазами, был похож, когда стоял над бортом, на сильную птицу, только от великой усталости присевшую отдохнуть на проходящее судно, чтобы, вздохнув, расправить крылья и взмыть в простор небес.