Красный Дракон (др. перевод)
Шрифт:
— Не знаю, как он. Вон его несут, — сказал полицейский, увидев в окно, что пронесли носилки с Грэмом, и заключил: — Да, видно, плохо дело.
54
На стене над больничной койкой висели часы. Цифры на них были крупные, различимые даже сквозь пелену боли и транквилизаторов.
Когда Грэм смог наконец открыть правый глаз, первое, что он увидел, был циферблат. Он сразу понял, где находится, — в реанимации. Грэм знал, что в его положении нужно почаще смотреть на часы. Движение
Вот для этого их сюда и повесили.
Сейчас стрелки показывали четыре часа, но Грэм не знал — дня или ночи. В сущности, ему было все равно, лишь бы стрелки не останавливались. Он опять провалился в забытье.
Когда он снова открыл глаза, часы показывали восемь.
Сбоку кто-то сидел. Он осторожно посмотрел туда. Это была Молли. Она смотрела в окно. Как она похудела! Он хотел ей что-то сказать, но стоило ему чуть открыть рот, как левую часть головы пронзила дикая боль.
Он чувствовал, что у него в голове и груди пульсируют артерии — но не в такт, а подчиняясь какому-то синкопированному ритму. Когда Молли уходила, он все-таки сумел промычать что-то ей вслед.
В окне брезжил свет, когда его тело стали тянуть и тащить в разные стороны, делать с ним такое, что у него вздулись вены на шее.
Желтоватый свет. Над ним — лицо Крофорда.
Грэму удалось подмигнуть. Крофорд в ответ улыбнулся, и Грэм увидел, что у того между зубами застрял кусочек шпината.
Странно. Крофорд почти не ел овощей.
Грэм пошевелил лежащей на одеяле рукой, как будто писал что-то.
Крофорд подсунул ему под руку свой блокнот и вставил между пальцами карандаш.
«Как Вилли, нормально?» — написал Грэм.
— Да, он прекрасно себя чувствует, — сказал Крофорд. — И Молли тоже. Она сидела у тебя, пока ты спал. Долархайд убит. Теперь уже точно. Я лично снял отпечатки пальцев и велел Прайсу сравнить. Никаких сомнений. Его больше нет.
Грэм нарисовал вопросительный знак на листе блокнота.
— У нас еще будет время поговорить. Я снова приду. Тебе станет получше, и я все подробно тебе расскажу. Меня к тебе пустили всего на пять минут.
«Сейчас», — написал Грэм.
— С тобой врачи еще не разговаривали? Нет? Ты, можно сказать, выкарабкался. У тебя полностью заплыл глаз от гематомы — результат удара ножом в лицо. Это пройдет. Тебе удалили селезенку. А зачем она вообще нужна? Вон Прайсу еще в Бирме удалили, в сорок первом, и ничего, прекрасно себя чувствует.
По дверному стеклу настойчиво постучала медсестра.
— Нужно идти. Ну никакого уважения к федеральным органам! Не успеваешь «здрасьте» сказать, уже за дверь выставляют. Ладно, еще увидимся.
В комнате ожидания реанимационного отделения среди других посетителей с серыми от усталости лицами сидела Молли.
Крофорд подошел к ней:
— Молли, я…
— А, Джек, — сказала она. — А ты ничего выглядишь, не то что некоторые. Слушай, а может, пересадим ему твое лицо?
— Ну зачем
— Ты видел его лицо?
— Да.
— Сначала я думала, что не смогу посмотреть на него, но потом посмотрела.
— Врачи все сделают как надо. Мне доктор обещал. Они чудеса творят. Хочешь, с тобой кто-нибудь поживет? Приехала Филлис, и если…
— Нет. Ты уже сделал для меня все, что мог.
Она отвернулась, роясь в сумочке в поисках салфетки. Он увидел письмо, когда она открывала сумочку; конверт из дорогой розоватой бумаги. Такой конверт он уже встречал.
Крофорду ужасно не хотелось это делать. Но выхода не было.
— Молли.
— Что еще?
— Это письмо в сумочке для Уилла?
— Да.
— Это тебе сестра передала?
— Да, письмо она мне отдала. А вот цветы от его так называемых друзей из Вашингтона остались у медперсонала.
— Можно на письмо взглянуть?
— Письмо я отдам ему самому, когда он захочет.
— Пожалуйста, дай мне посмотреть это письмо.
— Зачем?
— Затем, что он не должен читать письмо… именно от этого человека.
Наверное, на его лице появилось какое-то особое выражение. Она посмотрела на письмо и уронила его на пол вместе с сумочкой и всем содержимым. По полу покатилась губная помада. Наклонившись, чтобы собрать ее вещи, Крофорд услышал, как она уходит, быстро стуча каблучками.
Сумочку он отдал дежурной сестре.
Крофорд знал, что Лектеру практически невозможно достать то, чем он был бы не прочь воспользоваться, но с Лектером рисковать не следовало.
Он попросил какого-то интерна [27] просветить письмо в рентгеновском кабинете. Затем осторожно разрезал перочинным ножом конверт с четырех сторон и внимательно оглядел, нет ли на внутренней поверхности конверта или на самом письме каких-нибудь пятен или пыли; в Чесапикской больнице для невменяемых преступников при санобработке используют щелочь, кроме того, там, как и в любом крупном стационаре, есть аптека.
27
Интерн — молодой врач, проходящий практику при стационаре.
Убедившись, что ничего опасного в конверте нет, он стал читать письмо.
Дорогой Уилл!
Вот и Вы теперь чахнете в больничной палате. Вас мучает боль, меня — отсутствие книг. Об этом позаботился мой ученый коллега. Согласитесь, Уилл, что мы с Вами живем в эпоху серости, посредственности. Она и не жестока, и немудра. Настоящим проклятием стали для нас полумеры. В любом рациональном обществе меня бы или прикончили, или не лишали бы книг.
Желаю Вам скорейшего выздоровления. Надеюсь, лицо Вам поправят и Вы не останетесь уродом.
Я часто о Вас думаю.