Красный флаг: история коммунизма
Шрифт:
Коммунистические режимы не всегда казались столь реакционными. Делавшийся в них акцент на социальное обеспечение, образование и социальную мобильность крайне не походил на приоритеты прежних правителей, и такие акценты могли быть очень популярны. Однако у этих достижений имелись и жесткие ограничения. Проблемы экономики обычно были запущенными и закостеневшими. Применяемые методы — нерациональными и опустошительными для экологии. И для граждан стран Восточной Европы, где установились коммунистические режимы, глубина контраста с потребительскими обществами Запада была предельно очевидной. Коммунизм производил впечатление стагнирующего военного ригоризма, а не пульсирующей жизнью современности.
Но, вероятно, еще более губительным, чем экономический застой, был разительный контраст между идеалами коммунизма и окружающей реальностью. В 1970-е годы в СССР уже очень немногие искренне верили, что партия пытается создать новое, динамичное и равноправное общество. Партия, пришедшая к власти как воинственная идеалистичная элита, теперь, как казалось,
Коммунизм также все сильнее дискредитировался из-за собственного насильственного прошлого, и это касалось как новых режимов, появлявшихся в развивающихся странах, так и из-за свежих воспоминаний о преступлениях сталинизма и маоизма. «Большой скачок», Культурная революция, Большой террор, насилие, творившееся в Камбодже и в Эфиопии, представленные как важнейшие этапы на пути к коммунизму, ставили под сомнение и весь марксизм. Репрессии, превратившиеся в будничное явление, также подчеркивали связь между марксизмом и бесчеловечностью. Из-за этого нарастали дискуссии об ответственности самого Маркса за очевидную и постоянную тенденцию к насилию, которую вызывали его идеи. Некоторые идеи Маркса — в особенности его отрицание либеральных прав и предположение о полном народном единстве в будущем — использовались для оправдания проектов тотального государственного контроля и мобилизации, даже если это не говорилось самим Марксом. То, как Маркс и Энгельс прославляли революционную тактику, также применялось для оправдания насилия. По мысли защитников Маркса, он все равно оказался бы в оппозиции к олигархической политике, практиковавшейся марксистско-ленинистскими партиями, и не одобрил бы режимов, созданных коммунистами [911] .
911
Аналогичная логика используется и для оправдания Ленина.
V
В октябре 2008 года фрау Мюллер, учительница из немецкого города Карлсруэ, увидела, что один из ее учеников пришел на урок в куртке с капюшоном, на которой красовались буквы «USA». «Повернись к классу, — сказала учительница, — и скажи, как ты посмел прийти на урок в таком виде? Тут тебе не показ мод для классовых врагов, и я пошлю соответствующее письмо на работу твоим родителям». Разумеется, никакого письма она посылать не стала. И учительница, и ученики принимали участие в исторической реконструкции коммунистических времен, призванной показать молодым немцам темные стороны коммунистической системы [912] . Восемнадцатилетним ученикам были розданы пионерские галстуки и велено петь коммунистические песни. Им также приказали обличать ученика-«диссидента», и казалось, что они совсем не против сыграть эти роли. Организатор проекта признавалась: «Я специально создаю тоталитарную атмосферу, и я все еще ужасаюсь тому, как легко люди привыкают к ней» {1301} . Точнее, она боялась ностальгии по ГДР, которая пробуждалась у учащихся: «Некоторые думали, что жить там было все равно как в социальном раю».
912
Интересно, как повела бы себя фрау Мюллер, если бы на обычный урок школьники пришли бы с коммунистической символикой.
Этот эпизод свидетельствует о том, что в некоторых бывших Коммунистических обществах экономический кризис вызвал рост ностальгических воспоминаний по коммунистическому обществу, в котором у всех была работа и социальное обеспечение. Однако эта ностальгия имеет мало общего с возвращением к «реальному социализму» — еще очень свежи воспоминания о его подменах и провалах. Действительно, современное имущественное неравенство стало благодатной почвой, позволившей активизироваться в некоторых странах популистским течениям выраженного левого толка. Но опыт показывает, что острое экономическое неравенство иногда бывает необходимым, но недостаточным условием для успеха ультралевых сил. Также требуется наличие империи или глубоко устоявшейся иерархии в обществе [913] . Если такие элементы (или нечто подобное) возродятся, то, весьма вероятно, могут развиться и новые формы экстремистских политических течений левого толка [914] .
913
В современном западном обществе существуют и «глубоко
914
Экстремистские течения существуют и сейчас. Более существенная проблема — возникнут ли условия для развития массовых левых движений, выступающих против капитализма.
Также возможно, что романтическая, коллективистская коммунистическая традиция, в последний раз проявившаяся на баррикадах в 1968 году [915] , вновь станет значимой. На самом деле, антиглобалистские и экологические движения имеют много общего с такой политикой. Если кризис глобального капитализма будет усугубляться, романтические марксистские идеалы личностного развития и участия в демократических процессах могут стать более привлекательными. Но проблема, поднятая Марксом, пока так и не решена: как децентрализованные коммуны могут достичь экономического благополучия? [916] Можно ли добиться этого только ценой снижения уровня жизни и сужения кругозора, как считал сам Маркс? [917] Если ситуация именно такова, то сложно предположить, как политика такого рода может завоевать массовую поддержку [918] .
915
А после этого — в Португалии в 1974-1975 годах, во время перестройки в СССР и др.
916
Маркс не выступал за децентрализованные коммуны, напротив, централизованную ассоциацию производителей, работающую по единому плану.
917
Маркс выступал за прямо противоположные идеи — переход к принципу «каждому по потребностям» в условиях роста производства, за вовлечение работников в научную деятельность, что никак не назовешь «сужением кругозора».
918
Поскольку ситуация вовсе не такова, деморализация левых 90-х годов остается в прошлом.
История коммунизма должна была научить нас двум вещам. Первый аспект, уже описанный многими писателями, — насколько деструктивным может быть утопическое мышление [919] . Второй урок, которому сегодня все еще не уделяется должного внимания, — опасность острого неравенства и очевидной несправедливости, которая может сделать более привлекательной такую утопическую политику. С 1989 года силы, находящиеся у власти, не выучили ни одного из этих уроков. Резко реагируя на коммунистические утопии, мессиански настроенные догматичные либералы пытаются насадить свой строй по всему миру — порой с позиции силы. Пожалуй, только сегодня, отрезвленные кризисом 2008 года, мы наконец сделаем выводы из истории коммунизма. Только в таком случае мы не станем свидетелями нового кровавого акта в трагедии о Прометее.
919
История социалистического и коммунистического движения показывает, что утопическое мышление может быть и созидательным.
Избранная библиография
S. Courtois et al., The Black Book of Communism (Cambridge, Mass., 1999).
M. Dreyfus et al., Le Siecle des communismes (Paris, 2000).
F. Furet, The Passing of an Illusion (Chicago, 2004).
K. Jowitt, New World Disorder, The Leninist Extinction (Berkeley, 1992).
L. Kolakowski, Main Currents of Marxism (Oxford, 1978).
W. Laqueur, The Dream That Failed (Oxford, 1994).
G. Lichtheim, A Short History of Socialism (London, 1975). M. Malia, The Soviet Tragedy (New York, 1994).
R. Pipes, Communism (London, 2002).
D. Sassoon, One Hundred Years of Socialism: The West European Left in the
Twentieth Century (London, 1997).
R. Service, Comrades: a World History of Communism (London, 2007)
A. Walicki, Marxism and the Leap to the Kingdom of Freedom (Stanford, 1995).
К. Baker, Inventing the French Revolution: Essays on French Political Culture in the Eighteenth Century (Cambridge, 1990).
D. Bell, The Cult of the Nation in France. Inventing Nationalism, 1680-1800 (Cambridge, Mass., 2001).
A. Forrest, The Soldiers of the French Revolution (Durham, NC, 1990).