Красный монарх
Шрифт:
В конце концов, не так уж важно, могли все эти планы осуществиться, или нет. Гораздо важнее другое: абсолютно все слои общества, от безземельного мужика до сиятельных графьев, находились в примечательном состоянии: если не на деле, то в мыслях и на словах совершенно смирились с тем, что однажды государь император слетит с трона, как пьяный со стремянки. Все жаждали перемен – и кое-кто жертвовал на эти перемены деньги, а кто-то заходил и дальше.
Это было всеобщее поветрие! Если не считать кучки особо упертых консерваторов, вся страна ждала перемен! Плевать, что под этим каждый понимал что-то сугубо
С этой точки зрения бесценным историческим источником является непритязательная вроде бы, мягкая и лиричная детская книжка Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания». Сейчас она почти забыта, но тот, кто ее помнит, быть может, со мной согласится.
А тем, кто ее не читал, напомню, в чем там дело. Где-то в южнорусском городке живет доктор, и у него два сына – Ося и Лева (будущий писатель Кассиль). Доктор вообще-то еврей – но исключительно по происхождению. Он – самый натуральный «ассимилянт», как это в свое время называлось, не имеет уже никакого отношения ни к еврейским национальным традициям, ни к иудаизму, вообще ни в какого бога не верит, атеист и вольнодумец. Ведет он жизнь классического русского интеллигента – и, между прочим, благодаря профессии отнюдь не бедствует: у него свой дом, прислуга, экипаж с лошадьми. Выражаясь по-современному, доктор входит в местный истеблишмент. Во всей книге – ни тени каких бы то ни было упоминаний об антисемитизме.
Дети доктора – гимназисты. Благополучные, воспитанные, сытые, образованные мальчики. Средний класс. Но в том-то и штука, что юные Лева и Ося – этакие неосознанные революционеры. Они яростно ждут того самого «очистительного ветра», перемен, ломки. Их еврейское происхождение тут абсолютно ни при чем: за исключением одного очень отрицательного помещичьего сынка, точно так же настроены их многочисленные соученики по гимназии – русские, как на подбор. И когда все же придет Февраль, а за Февралем – Октябрь, эта горластая компания шумит на всех митингах, поддерживает самую теплую дружбу с местным матросом – большевиком, любую контрреволюцию готова порвать, как фуфайку. Несмотря даже на то, что персонально докторской семье от революции стало только хуже – их быстренько «уплотнили», пианино, как буржуазную роскошь, конфисковали, прислуга ушла, лошадок и экипажа лишились. И все равно – даешь революцию!
Напоминаю, это не крестьянские дети и не рабочие. Это – гимназия. Куда попадали отнюдь не «кухаркины» дети (которых как раз запрещал туда допускать циркуляр министра Делянова). А годовое обучение в гимназии, между прочим, стоило для родителей шестьдесят пять рублей золотом, а кое-где и побольше. Гимназист – представитель, учено говоря, определенного социального слоя. Вьюнош из среднего класса, никак не пролетарий и не крестьянин. И тем не менее – даешь освежающую бурю!
Вряд ли Кассиль лукавил, описывая общие умонастроения. Скорее всего, так и было – потому что его воспоминания о детстве прекрасно сочетаются с тем, что нам известно из других источников. Это «предвкушение шторма», кстати, великолепно передает и Аркадий Гайдар в «Школе». Детские писатели, мемуаристы дворянских кровей, генералы, даже великие князья – все говорят об одном и том же: «ожидание бури» было всеобщим. Всем попросту надоело жить по-старому, и они истово стремились к переменам.
Другое
Российская империя была обречена.
Попробуйте представить ее в виде корабля. Это будет очень странный, совершенно шизофренический корабль, более всего напоминающий алкогольную галлюцинацию. Многочисленные матросы с пустыми желудками и поротыми задницами – на грани бессмысленного и беспощадного бунта. Они кое-как ворочают парусами, в трюме полно воды, но никто ее уже не откачивает – и лень, и забыли, как это делается. Офицеры разделились на несколько партий: одна тайком сверлит дыры в днище, другая, махнув на все рукой, заперлась в каюте и хлещет шампанское с омарами, третья, прекрасно понимая, что этак и ко дну пойти недолго, составляет заговоры против капитана, но опять-таки лениво и неумело. Сам капитан регулярно торчит на мостике, сверкая аксельбантами и делая вид, будто он знает, как надо – но на деле не способен управлять не только кораблем, но даже шлюпкой. Время от времени к штурвалу прорывается кто-то толковый – но капитан с женой его быстренько сталкивают с капитанского мостика, чтобы «не заслонял». И штурвал большую часть времени вертится сам по себе.
А на горизонте – буря. А вокруг – рифы. И воды в трюме уже по колено…
Это и есть Российская империя, господа!
Летом четырнадцатого года вновь стало неспокойно – рабочие волновались, кое-где в Петербурге уже появились баррикады…
И тут описанный нами корабль, вдобавок ко всем напастям, вздумал еще и воевать!
Началась первая мировая война. Впрочем, тогда никто еще не знал, что она – первая, и ее называли просто: Великая война.
Грянуло!
И если прежде еще были какие-то шансы пристать благополучно к берегу или удержать корабль на плаву, то теперь никаких, шансов не осталось вовсе…
8. Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс!
В девятнадцатом столетии России не везло на войны – исключая победу над Наполеоном, остальные крупные кампании, как крымская, так и турецкая, унесли массу сил и жизней, но не послужили ни к славе, ни к пользе. В крымской войне Россия была откровенно бита, а в турецкой, как большинством признавалось, серьезные внешнеполитические цели так и не были достигнуты.
Пожалуй, единственным успешным предприятием стали среднеазиатские походы при Александре II. Во-первых, было покончено со средневековыми ханствами, которые, как во времена татар, ходили в набеги на русские земли, захватывали во множестве невольников. Во-вторых, с точки зрения глобальной стратегии, следовало самым решительным образом пресечь вползание англичан в эти самые ханства – ничего хорошего не следовало ждать от английских владений, непосредственно примыкающих к русским рубежам…
Александр III нешуточными усилиями во время своего царствования удерживал страну от войн, за что заслуженно поименован миротворцем. Однако Николай со всем пылом своей законченной бездарности кинулся в военные авантюры.
В начале века военный министр Куропаткин составил записку по истории войн за последние два века:
«В течение двух столетий мир продолжался 71 и две трети года. В остальные 128 и одна треть года велось 33 внешних и 2 внутренние войны.
По политическим целям, для поддержания которых предпринимались войны, последние разделяются так: