Красный падаван
Шрифт:
— Счастье — это не состояние, не точка на графике. Счастье — процесс непрерывный.
— Богданов, — с удовольствием прокомментировал нарком.
— Богданов, — согласился Сталин. — А процессом необходимо управлять, иначе любое достигнутое состояние относительно быстро может быть изменено в худшую сторону. Пройдёт время, партия утратит бдительность, постепенно верх в процессе управления возьмут скрытые враги. Потом скрытые враги превратятся во врагов открытых, потому что в исторической перспективе скрытое неприятие строя непременно перерождается
Нарком покачал умной лысеющей головой.
— Потому что сегодня мы побеждаем, Лаврентий. А им непременно захочется победить завтра. И единственный способ отбить у них это желание…
Он замолчал. Берия молчал тоже. Всё было ясно и так.
— Иосиф Виссарионович, — сказал наконец нарком, — нельзя всё время закручивать гайки. Надо, чтобы вас любили, а не боялись.
Сталин посмотрел на него с большой иронией.
— Я плевать хотел на такую любовь. Дело не в любви, а во времени. Сколько у меня жизни осталось? Десять, максимум пятнадцать лет. Если я не буду давить, не буду, как ты говоришь, зверем — ничего не достигну. Если любовью действовать, на это уйдёт сто лет, а без меня вы ни хрена не сделаете. Пойми же ты: я гайки не закручиваю, я их подтягиваю. А если их не подтягивать, машина очень быстро развалится. Управление — процесс непрерывный.
Он сердито звякнул подстаканником.
— Ленин нередко говорил, что революционеров трудно взять дубьём, кулаком, но их иногда очень легко берут лаской. Эту истину, сказанную Лениным, никогда не следует забывать.
— Забываем, — подумав, согласился Берия, — но теперь-то о какой ласке речь идёт? Война ведь.
— Лаврентий, я тебе умную вещь скажу, только ты не обижайся. Нам выгодна эта война.
Нарком сперва удивлённо вскинулся, потом, кажется, понял.
— Вторая, а затем?.. — медленно произнёс он.
— Ты видишь иной выход?
Берия так же медленно покачал головой.
— Нас возненавидят.
Иосиф Виссарионович усмехнулся.
— Для меня не существует ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моём характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиной тому небрежность и личные виды. Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое.
Эту тоже явную цитату Лаврентий Палыч не распознал, но Сталин продолжал:
— После войны Запад объединится против нас куда серьёзнее, чем сегодня Гитлер сплотил Европу. На открытое противостояние они решатся лишь в том случае, если получат какое-либо передовое оружие и при этом будут совершенно уверены, что нам нечем ответить. Они станут давить нас постепенно, подтачивать наши силы и веру в нашу победу. Суммарные ресурсы Запада превосходят наши ресурсы. Сильнее всего нам не хватает людей. Нам нужны люди, Лаврентий. России не хватает русских.
— Мы понесли слишком тяжёлые потери в приграничном сражении, —
— Да, мы недооценили силу военной машины Германии, её целеустремлённость и боевой опыт. Но и Гитлер недооценил нашу силу, нашу целеустремлённость и нашу готовность овладевать передовым боевым опытом. Вопрос теперь не в том, чтобы победить в войне. Вопрос в том, чтобы победить с наименьшими потерями. России страшно не хватает русских, Лаврентий.
Нарком поёрзал в кресле.
— Это зависит только от времени, — сказал он, незаметно разминая затекшие ноги, — но нет уверенности, что это время нам предоставят.
— Да, — прищурившись, сказал Сталин, — товарищ Шапошников отмечает, что наступательные действия немцев утратили сосредоточенность.
— Если они уже знают…
— Что разведка?
— Пока нет сведений, но это было бы логично.
— Ускорить.
— Товарищ Судоплатов предлагает играть вторым номером, — возразил Берия, — я поддерживаю. Активность противника нам и так скажет достаточно много, зато не придётся подставлять своих людей.
— Пожалуй. — Сталин поднял стакан, поморщился: чай почти остыл. — По времени мы идём с запасом, а Гитлер парень горячий — не утерпит, начнёт суетиться. Жаль, не удалось волкодавов твоих на орбиту забросить.
— Не думаю, Иосиф Виссарионович, — пожал плечами нарком, — союзники уже достаточно сильно на нас завязаны, им смысла нет менять флаги.
— Пожалуй, — повторил Сталин. — Что с городком? Место согласовали?
Берия чуть замялся.
— Говори, Лаврентий, не томи, — добродушно сказал Иосиф Виссарионович, — Москву мы немцу не сдадим ни при каких обстоятельствах.
— Тогда там же, товарищ Сталин, в Балашихе. Резервная площадка в Саратове. Пока собрали времянки, к осени поставим нормальные домики. Охрана сформирована.
— А с материалами что?
— Четыре партии уже получили, — кивнул Берия, — и часть документации. Космодром прекрасно справляется. Их челнокам ведь даже покрытие не требуется: мы землю просто утоптали — «Титаны» принимаем без каких-либо сложностей.
Наркому очень нравилось произносить новое, но уже прочно вошедшее в его лексикон слово — «космодром».
Иосиф Виссарионович покосился на него, оглаживая усы:
— Кто работает по теме?
— Пока товарищ Патон разбирается, послезавтра химиков подключим.
Сталин удивлённо поднял бровь.
— Перевод займёт некоторое время, — пояснил Лаврентий Палыч.
Сталин кивнул.
— Роботы?
— Роботов мы загнали в ангар и отключили, — сразу же развёл руками Берия, — обеспечить секретность пока было бы невозможно. Сами понимаете…
Иосиф Виссарионович понимал. Роботы союзников действительно производили впечатление.
— Нет, — возвратился он к больной теме, — даже малейшая утечка информации сейчас недопустима.
Берия внутренне поёжился.