Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы
Шрифт:
– Ерунда какая-то. Снова ведь говорите неправду.
– Правду! Я дам адрес, там подтвердят. Он гордился, – поправила волосы, – ему все нравилась одна там актриса, фильмовая. Блондинка. Говорил, я очень на нее похожа!
Она еще бормотала про удаление порошком волос на теле, пока я записывал адрес ее «мастерицы». Пришлось повозиться и с адресами работников. Меня интересовал в общем только один – хотелось проверить догадку. Но и тут Зина поначалу заартачилась.
– Ладно. Последнее скажите, какие у вас духи? – Наконец я выудил у
– Духи… – Она немного нервно потянулась к сумочке, достала квадратный флакон, с красным бантом у крышки. – А зачем… ну вот. Это новые, их нет в продаже. Вышла только пробная партия. Николай Михайлович подарил мне.
Я открыл флакон: густой, пряный запах, тот самый, из кабинета.
Из комнатки после разговора с Зиной я вывалился встрепанный и злой. Глупость и упрямство всегда выводят из себя. А тут их в избытке. Меня догнал Вася Репин.
– Вася! Не хватало вас. Вашего таланта слышать фальшивые ноты.
Вася утверждал, что слышит, «когда кто брешет». И черт его знает, может, и слышал. Слух у него был, во всяком случае, музыкальный, чисто пел.
– А что вы успели?
Вася, как оказалось, успел многое. Медлительный, как бычок, но такой же упрямый, он опросил едва ли не всю фабрику. Получалось, что на этаже, в галерее директора, накануне побывала прорва народа. Он также выяснил, что, хотя все на фабрике вроде шло по заведенному порядку, а все же пару вечеров подряд мимо складских ворот проезжал незнакомый грузовик. После он какое-то время торчал в переулке, не гася фары. Ни номер на борту, ни шофера никто не разглядел или не запомнил. Я попросил Репина еще узнать все, что получится, про Демина. К формуле тот имел прямое отношение, доступ в кабинет у него был, сомнительный тип. Тут к нам, немного смущаясь, подошел один из рабочих.
– Нос там, – приоткрыв дверь, уважительно, выделяя слова, сообщил он. – Уж ругается, все дожидается вас. Вы же из милиции?
– Я.
Тот самый «Нос»! Раз Полина дала мне возможности, я решил, что их упускать не стоит.
9. Нос
Заглянув в кабинет, я увидел у окна человека с носом самым обычным. Среднего роста, худой. Лицо в резких морщинах. Кудрявые плотные волосы седеют на висках.
– Август Ипполитович Багров. Главный парфюмер, – пояснил работник.
Поэтому Нос! Ясно.
– Так-то он из французов, на самом деле БакрО, но уж переиначили, – прибавил мой провожатый.
С порога, только я успел представиться, парфюмер рассерженно заговорил, что проторчал тут больше двух часов, что мог бы провести это время на производстве, упомянув то ли партию чего-то срочного, то ли важные пробы. Я, как мог, спокойно заметил, что мы обязаны всех опросить.
– Как вы несомненно знаете, на фабрике произошел…
– Несчастный случай? – Он перебил меня и замолчал выжидательно.
– Инцидент, – ответил я осторожно. – Почему думаете, что несчастный случай?
–
Не разуверяя его, я перешел к стандартным вопросам. Нос, так я называл его про себя, для краткости, отвечал неохотно, стараясь выяснить, что именно произошло. Показался скрытным, высокомерным. Но лучше он, чем увертливая Зина. Все же он дал свой «портрет» убитого, очевидно предвзятый и скупой на детали.
– Что за человек, по-вашему, был Кулагин?
– Не могу вам сказать. – Нос отвечал преувеличенно любезно. – Я не знал его близко.
– Как так? Работали вместе. Он директор, вы – главный парфюмер.
– Товарища Кулагина создание ароматов, моя главная задача, интересовало в крайне малой степени.
– Не слишком верится…
– Ваше право.
– Его кабинет заставлен образцами продукции. В первую очередь духами. И в разработке нового аромата он принимал непосредственное участие.
– Насчет участия – возможно. Но только в части отчетов о победах, показателях. Ну, и конечно, он любил представлять нашу продукцию в кругах, скажем… светской большевистской Москвы, это верно.
– Вам он не нравился.
– Помилуйте, я просто отвечаю на ваш вопрос. С чего бы…
– Это вы мне скажите. Повздорили накануне, верно?
Пальцы его задвигались. Нос на манер слепого машинально касался то одного, то другого предмета на столе. Но голос оставался ровным:
– Не верно. Если я должен отчитываться…
Я молчал.
– Меня обвиняют? В чем именно? А если я, допустим, напишу жалобу…
Я начинал всерьез уставать от этих разговоров.
– Тогда, мы, допустим, задержим вас еще на несколько часов и опросим после остальных работников. Имеем право.
Он скривился, как от зубной боли, желчно бросил:
– О, это просто великолепно! Отрывать меня от дела именно сейчас!
– Странно рассуждаете, ведь причина не пустяковая. Человек умер, ваш коллега.
– Прискорбно, несомненно. Но я не Господь Бог, жизнью и смертью не распоряжаюсь. Для покойного Кулагина поделать уже ничего не могу, – он взял себя в руки и говорил спокойно. – А вот производство, которое под моей ответственностью, не останавливалось ни на день! Раньше, до того, как наступил всеобщий социализм.
– Кое-что вы сделать можете, согласитесь? Например, не запираться сейчас. Чем быстрее мы разберемся, тем лучше для всех. А вы уходите от ответов на рядовые вопросы. Заставляете меня думать, будто что-то утаиваете. Это играет против вас.
– Выбрали задушевный тон… Ладно. Я знаю, кто вам сказал о наших спорах. Но она, – Нос подчеркнул тоном «она», – преувеличивает. В них ничего особенного нет. – И продолжил спокойно: – Все наши споры касались работы. Нравился он мне или нет, не имело значения. В части производства мы находили компромисс. И доказательство тому то, что я – все еще на своей должности. Накануне же… Какое время вас интересует? – переспросил он.