Красный Петушок
Шрифт:
Когда я вошел в общий зал гостиницы, там меня уже ждали Мартин и Мария; мы все сели за завтрак,
который начался для меня лично гораздо веселее, чем кончился, так как я узнал, что Мартин сообщил дяде Марии о ее благополучном возвращении во Францию и тот немедленно прислал за ней лошадей и людей, чтобы сопровождать ее к нему в Париж. Это меня очень огорчило, потому что Мария стала мне так дорога, что я не хотел с нею расставаться, и решил отправиться прямо в Париж и просить у ее дяди — графа де ла Коста — руки Марии. Она, со своей стороны, не советовала мне так поступать,
Мартин предложил, чтобы мы с ним отправились в Брео посмотреть, все ли там в порядке, а когда будем возвращаться а Париж, заехать в его маленькое имение вблизи Дижона.
— Такой план, — заключил он, — даст моему другу де ла Коста достаточно времени, чтобы привыкнуть к мысли, что вы вернулись; вы должны помнить, Блэз, что вы небогаты и не представляете блестящей партии для де ла Коста.
При этом он улыбнулся и насмешливо посмотрел на Марию.
— Я об этом мало забочусь, — сказала она гордо.
— Но ваш дядя должен быть об этом осведомлен, — сказал серьезно Мартин. — И я боюсь, что мастеру Блэзу нечего предложить, потому что Брео, хоть и древний и славный род, но гораздо богаче доблестными подвигами, чем состоянием, а, Блэз?
Я печально согласился. После дальнейших разговоров было решено, что мы так и сделаем, как предложил Мартин.
Через час Мария и я расстались со слезами с ее стороны и плохими предчувствиями с моей. Я с грустью смотрел на ее прямую, стройную фигуру верхом на испанской лошади среди ее свиты, пока они, наконец, не завернули за угол в конце улицы. Мелькнула белая рука, и Мария исчезла.
Вскоре после этого Мартин и я направились вместе с Николя по дороге в Мон де Марсан. Оттуда мы намеревались поехать в По, а затем в Брео, которое лежало на полпути между По и Тарбес на расстоянии четырех лье от каждого из этих городов.
Мы двигались медленно, мысли мои были очень печальны, и ничто не интересовало меня. Проехав около двенадцати лье, мы остановились в гостинице на ночлег. На следующее утро мы отправились в путь, намереваясь эту
ночь спать в По. Все утро мы ехали по крутой дороге между благоустроенными фермами и виноградниками и, наконец, около полудня увидели вдали крыши и шпили Мон де Марсан. Объехав крутой поворот, мы увидели всадника, направлявшегося по той же дороге, что и мы.
Когда мы его нагнали, Мартин вдруг пришпорил свою лошадь и поехал рядом с незнакомцем.
Необыкновенным человеком оказался этот всадник. Небольшого роста, но толстый, он имел внушительный вид. Плечи его были широки и сильны, грудь тоже широка, в то же время руки и ноги были изящной формы, указывающей на благородное происхождение. Что он был гасконец, в этом я не сомневался, так как у него было широкое лицо, выдающиеся челюсти и длинный прямой нос, что отличало мой народ во всей Франции. Его блестящие темные глаза были маленькие и глубоко сидели; курчавые волосы, видневшиеся из-под шляпы, были цвета вороньего крыла с легкой проседью лишь у висков. Одежда на нем была зеленого цвета, и длинная шпага с рукояткой прекрасной чеканки висела у него
Он повернулся на своем седле и вопросительно посмотрел на Мартина, когда последний очутился рядом с ним.
— Я думаю, что не ошибаюсь, — сказал радостно Мартин, — Могу поклясться, что других таких плеч нет во всей Франции. Это Доминик де Гурж, или я никогда не буду верить своим глазам.
Незнакомец один момент пристально смотрел на Мартина, затем его лицо озарилось улыбкой, показав два ряда крепких белых зубов.
— Мартин Белькастель! — закричал он глубоким голосом. — Или это ваш дух? Я слышал о вашей смерти во Флориде от… от… теперь как раз ускользнуло, от кого я слышал эту историю…
— Но, как видите, я жив, — сказал Мартин, смеясь. — Очевидно, это были ложные слухи.
— И я очень рад, что это так, — заметил де Гурж серьезно. — Очень редко удается теперь встретить друга моего возраста. Можете себе представить, как вы радуете мой взор, мой милый Мартин.
Мартин представил меня своему старому другу.
— Мсье де Гурж, достойный пример для молодого человека — лев во время войны — а, Доминик? — сказал он при этом.
— О, что касается этого, ответил де Гурж, — я уверен, что мсье де Брео в вашем лице имел учителя, которого никто не может превзойти.
Мсье де Гурж обратился ко мне:
— Я хорошо помню вашего отца. О его смерти я узнал больше года тому назад. Упокой, Господь, его душу! Он был храбрый человек.
Раньше, чем я успел что-либо сказать, он снова повернулся к Мартину.
— Я здесь пропадаю от безделья, Мартин! — воскликнул он. — Сижу и прозябаю в этой тихой обстановке, слишком тихой, и покрываюсь ржавчиной. Около года я не обнажал шпаги. Я пробовал драться с соседями, но ничего не получалось — они все очень плохо дерутся. Я не так счастлив, как вы, который по доброй воле скитался по белу свету в поисках приключений.
— Почему бы вам не отправиться с Гизом уничтожать гугенотов? — сухо спросил Мартин. — Или с Колиньи убивать католиков, если вы новой веры?
Лицо де Гуржа сделалось мрачным.
— Я верный католик, это вера моих родителей, и я ее придерживаюсь; но гугеноты ведь тоже французы, и, клянусь, я никогда не обнажу оружия, чтобы убить своего соотечественника. Это против природы. Черт возьми! Я думаю, что весь мир сошел с ума.
Несколько минут мы ехали молча. Мартин с едва заметной улыбкой на своем обыкновенно бесстрастном лице, Доминик де Гурж, погруженный в мрачные мысли. Но скоро его лицо прояснилось, и он снова повернулся к нам.
— Расскажите о ваших приключениях в Новом Свете, господа. Держу пари, что это будет удивительный рассказ на пару часов. Интересная, должно быть, страна — этот Новый Свет. Я намерен когда-нибудь посетить ее.
Мартин начал ему рассказывать гораздо больше, чем я здесь написал, с разными замечаниями по поводу меня, расхваливая меня так, что мне неловко было смотреть на де Гуржа. Он не успел еще и половины рассказать, когда мы, миновав окрестности Мон де Марсана, въехали затем и. в самый город, где де Гурж прервал Мартина: