Шрифт:
Николай Николаевич Шпанов
Родился 22 июня (4 июля по новому стилю) 1896 года в селе Никольско-Уссурийское (Приморская область). В 1898 году село преобразовано в город Никольск-Уссурийский (ныне город Уссурийск). Сын железнодорожного служащего. Окончил классическую гимназию. Поступил на кораблестроительный факультет Петроградского политехнического института, но проучился всего два курса – перешел в Военно-инженерное училище. В 1916 году
В 1925 году в журнале «Всемирный следопыт» появился первый фантастический рассказ Ник. Шпанова (такое литературное имя он себе выбрал) – «Таинственный взрыв», а в 1926 году – книга очерков «Наш полет в лесные дебри» о приключениях аэростата «Авиахим СССР».
«Шпанов был высок, – вспоминал писателя фантаст Г. И. Гуревич. – Он чуть сутулился. Помню серо-седые волосы, кажется, очки. Биография у него была колоритная. Летал на воздушном шаре, совершил вынужденную посадку где-то в Коми. Написал об этом десять раз, понравилось».
Историю очерка, сделавшего имя Шпанова известным, он сам изложил в лаконичном предисловии, предпосланном книге «Красный камень», переизданной в Москве в 1957 году. Кстати, называлось предисловие чисто по-шпановски: «Голубеграмма из Усть-Сысольска».
«Судьбы писателей не одинаковы, – писал Шпанов. – Одним удается с первого раза написать произведения, открывающие перед ними двери литературного Олимпа, другие по нескольку десятков лет умудряются оставаться в рядах скромных середняков, не проникающих дальше олимпийской прихожей. Но от этого литератору не становится менее дорого то, что он сделал на протяжении своего литературного пути. С годами появляется опыт, обостряется глаз, повышаются вкус и требовательность к самому себе. Вместе с тем подчас какой-нибудь пустяк, сделанный много лет назад, сохраняет для автора свою ценность. Вероятно, тут играют роль ассоциации, связанные с этим забытым было пустяком.
Не знаю, как бывает у других, но мне до сих пор дорог небольшой очерк, написанный тридцать лет назад. Он ценен для меня тем, что это мое первое произведение, напечатанное в большом литературном журнале. Вероятно, в очерке нет особых литературных достоинств, но он – важная веха на моем жизненном пути. Очерк мил мне потому, что его я первым увидел в печати; потому, что после его опубликования я получил первые читательские письма; потому, что после его появления редакции впервые обратились ко мне, как к писателю.
А написан он был при таких обстоятельствах.
В один весенний день 1926 года – да простит мне читатель этот трафарет, но день был действительно прекрасен весенним теплом, светом, перезвоном трамваев и гулким цокотом подков на Никольской, где тогда еще не было ни потока автомобилей, ни густой толпы стремящихся в нынешний ГУМ, – в тот весенний день на моем редакционном столе позвонил телефон. В трубке я узнал голос главного инспектора Гражданской авиации Владимира Михайловича Вишнева.
– Вы живы? – спросил он.
– Пока да.
– И здоровы?
– Кажется…
– Странно, – удивленно проговорил Вишнев, – а у меня на столе лежит молния из Усть-Сысольска. Там поймали почтового голубя с голубеграммой: воздухоплаватели Канищев и Шпанов совершили посадку в тайге и просят помощи. Не знаю, стоит ли снаряжать спасательную экспедицию на тот свет? Ведь за истекшие полгода волки, наверно, обглодали их кости.
Мы оба рассмеялись. Речь шла о голубеграмме, отправленной
Мы поговорили с Вишневым о «надежности» голубиной почты и на том расстались. Но в тот же день мне позвонил редактор «Всемирного следопыта» Владимир Алексеевич Попов. Он любил «открывать» писателей и умел подхватывать все, что интересно читателю. Из случайного разговора с Вишневым Попов узнал о голубеграмме. Теперь он просил меня описать свое таежное приключение…»
Очерковые книги Шпанова появлялись одна за другой.
В 1930 году – «По автомобильной Трансевразии. На автомобиле по Уссурийскому бездорожью». За нею «Подвиг во льдах» – о спасательной экспедиции ледокола «Красин» и «Во льды за «Италией» – (вступительную статью к этой книге написал знаменитый полярный летчик А. Б. Чухновский). Наконец, книга рассказов – «Загадка Арктики», а в 1931 году – фантастическая повесть «Земля недоступности», переизданная в 1932 году под названием «Лед и фраки». Впрочем, повести предшествовал еще фантастический рассказ «Льды и крылья» – (сочетание льда с чем-то всегда нравилось Шпанову, – Г. П.) – напечатанный еще в 1925 году в журнале «Самолет». Возможно, это первое описание в нашей фантастике воздушного боя между советским и американским пилотами.
«Михаленко немедленно повернул к югу и стал тоже подыматься.
Морозов осмотрел пулемет.
Еще в гражданскую войну Михаленко летал на красных самолетах и сбил в воздушном бою не один аэроплан.
Знакомое чувство приближающейся воздушной борьбы охватило Морозова. Он был почему-то уверен, что аэроплан противника не снизится и будет защищаться. «Лишь бы Михаленко не подгадил. Нужно взять высоту. Подойти сзади», – как яркие хлопья неслись мысли Морозова.
Самолет противника был ясно виден. Это была новая быстроходная американская машина, четырехместная. Но Морозов знал, что там, вероятно, только трое. Михаленко был прекрасный летчик. Он учитывал положение и силы своей машины. По мере того, как он приближался к американскому самолету, он уже понял, что его машина быстроходнее. Выигрывал противник преимущество только тем, что взял большую высоту…
В ту же минуту Морозов заметил, что американец начал стрельбу: над бортом его гондолы появилось дуло автоматического ружья. Михаленко сделал поворот. Высота была три тысячи метров. Пилот-американец, заметив это, сделал тоже поворот для того, чтобы зайти сзади русского аппарата. У него было еще и то превосходство, что автоматическое ружье в руках наблюдателя поворачивалось как угодно, не то что пулемет Морозова. Американец был опытен. Он вертелся, как юла, ухитряясь уходить от ливня пуль, которыми уже начал поливать Морозов теперь уже определенно враждебную пиратскую вооруженную машину. Но выстрелы по бортам чужого самолета были безрезультатны. Морозов не имел возможности поймать его в прицел.
Михаленко, заметив это, стал приближаться к вражескому аппарату. И, благодаря удачному маневру, он добился того, что американец потерял его из вида.
В тот же момент, заметив, что преследуемый аппарат находится впереди, что расстояние между самолетами сокращается, Морозов уже твердо почувствовал приближение победы. И он упорно расстреливал настигаемый самолет.
Вдруг противный аппарат накренился, закачался, хотя пропеллер продолжал вращаться. Вглядевшись, Морозов понял, в чем дело: пилот был смертельно ранен. Он безжизненно склонил голову. Но рано еще торжествовать победу: второй пилот или механик быстро взялся за управление и выправил свой аппарат. Они опять выиграли время, потому что Михаленко и Морозову казалось, что все кончено.