Красный шатёр

Диамант Анита

Я поняла сердце Веренро, как понимала солнце, согревавшее мое лицо. Я положила руку ей на плечо, и Веренро повернулась, открыла глаза, сверкающие слезами, и поцеловала меня в губы.

– Спасибо, - сказала она и встала.

Затем она вошла в шатер моей матери и вскоре, еще до рассвета, покинула нас, так и не досказав до конца историю про Красную Волчицу, что породила мужчину и женщину. Но я не слишком расстроилась, ибо не сомневалась, что услышу остальную часть в Мамре, когда мы наконец встретимся с бабушкой.

Глава пятая

Подготовка к путешествию началась за месяц

до Праздника ячменя. Иаков решил взять в Мамре всех своих жен и большинство сыновей. Симону и Левию велено было оставаться со стадами, поскольку их жены ждали первенцев. Хотя Шуя не была беременна, Иуду тоже не взяли в поездку, и все женщины знали почему: они так шумели по ночам, занимаясь любовью, что это давно стало предметом шуток.

Матери принялись собирать остальных моих братьев: осмотрели всю их одежду, выбрали самую лучшую и пришли к выводу, что она недостаточно праздничная. За этим последовал шквал деятельности: женщины самозабвенно стирали, чинили и шили одежду. Рахиль решила, что ее единственному сыну нужна новая туника. Парадный наряд Иосифа, украшенный красными и желтыми лентами, вызвал насмешки братьев. Однако он не обращал внимания, когда те дразнили его, и твердил, что предпочитает тунику, сшитую матерью, их тусклым одеяниям. Затрудняюсь сказать, действительно ли Иосиф был рад обновке или же он попросту храбрился.

Я получила браслеты на запястья - первые взрослые украшения. Они были всего лишь из меди, но приводили меня в восторг; особенно мне нравился их звон, казавшийся таким женственным. Только представьте, я была настолько увлечена звоном браслетов на запястьях, что перестала смотреть под ноги, и, разумеется, вскоре споткнулась и ободрала подбородок. Ужасно было думать, что я предстану перед бабушкой вся в ссадинах, как малый ребенок. Каждый день вплоть до самого начала путешествия я изучала свое лицо в зеркале Рахили и умоляла Инну дать мне целебную мазь, с досадой ожидая, когда же отвалится красная корка.

В тот день, когда мы отправились в Мамре, меня охватило такое волнение, что я плохо соображала и не могла даже толком выполнять поручения. Зато моя мать поспевала повсюду: Лия проверяла, чтобы сосуды с маслом и вином были надежно запечатаны, чтобы братья расчесали бороды, чтобы все было готово. А вот от меня самой толку было мало, и наконец мама потеряла терпение. Это был тот редкий случай, когда она повысила на меня голос.

– Либо ты помогаешь мне, Дина, либо я оставлю тебя дома, вместе с женами твоих братьев!
– воскликнула она. Повторять угрозу ей не пришлось, я моментально очнулась.

Путешествие заняло всего несколько дней, и это была веселая поездка. По дороге мы радостно пели, гордые своими красивыми нарядами и прекрасным стадом, потому что для подарка бабушке отец отобрал самых лучших животных.

С утра Иаков шел рядом с Рахилью, вдыхая ее искусно составленный из настоек трав аромат, улыбался и изредка заговаривал с нею. Затем он занял место рядом с Лией, чтобы обсудить хозяйственные вопросы, а также то, как следует правильно приветствовать его родителей. Позднее, уже днем, Иаков перешел к Билхе, оттеснив Рувима, следовавшего за нею, словно тень. Отец положил руку на хрупкое плечо младшей жены, как будто нуждался в поддержке.

Я была совершенно счастлива. Иосиф сопровождал меня и забылся настолько, что время от времени даже брал за руку. Вечером я села рядом с Зелфой, рассказы которой о том, что Ревекка была знаменитой пророчицей и искусной целительницей, произвели на меня такое впечатление, что я едва смогла заснуть. Мне хотелось добежать быстрее всех, чтобы поскорее увидеть Тавею. Может быть, Веренро

улыбнется мне снова и поведает новую историю. И главное, я встречусь с бабушкой, которая - как я мечтала - сразу поймет, ну до чего же я хорошая, и полюбит меня больше, чем всех остальных внуков.

На третий день мы заметили шатер Ревекки. Даже издалека он показался чудом, хотя я не сразу поняла, что это там сверкает в дальней части долины. Он был огромным - намного больше всех шатров, которые я видела прежде, и совершенно не походил на наши скучные жилища. Это была земная радуга, красная, желтая и синяя, вздымающаяся у подножия высоких старых деревьев, ветви которых тянулись в безоблачное небо.

Когда мы приблизились, стало ясно, что это был не столько дом, сколько навес, открытый со всех сторон, чтобы приветствовать путников. Внутри сверкали яркие узорчатые завесы, одновременно утонченные и броские. Чего только на них ни было изображено: танцующие женщины и летучие рыбы, звезды и полумесяцы, солнце и птицы. Я в жизни не видела такой красоты.

А когда мы уже вступили в тень священной рощи, перед нами предстала бабушка. Она не стала выходить нам навстречу или высылать кого-то из своих женщин, но ждала под пологом чудесного шатра, скрестив руки и наблюдая за дорогой. Я не могла оторвать от нее глаз.

Не помню деталей официального приветствия отца и последующей церемонии представления моих братьев - одного за другим; не помню, как подносили дары, пока наконец не дошла очередь до женщин Иакова и до меня. Я видела только ее - бабушку. Это была моя бабушка! Самый старый человек, которого я встречала. Минувшие годы отчетливо запечатлелись в глубоких бороздах на ее лбу и вокруг рта, но сквозь увядшую оболочку всё еще проступали следы былой красоты. Спину Ревекка держала прямо и горделиво, как Рувим, и, кстати, она оказалась почти такой же высокой. Черные глаза сохраняли ясность и остроту взгляда, они были обведены краской на египетский манер - толстой черной линией, так что бабушка казалась всевидящей. Одежды Ревекки были пурпурными - цвета царской власти, святости и богатства. Волосы покрыты чем-то длинным и черным, прошитым золотыми нитями, и этот убор, под которым прятались поредевшие седые пряди, создавал иллюзию роскошных волос.

Ревекка не замечала, как я смотрела на нее. Глаза бабушки были обращены лишь к сыну, которого она не видела с тех пор, как он был безбородым юношей. И вот теперь Иаков явился к ней зрелым мужчиной, вместе со своими взрослыми сыновьями. Ревекка не выказывала никаких чувств, пока Иаков представлял ей жен и детей. Когда он вручал матери дары, та лишь кивнула, принимая подношения, но не произнесла ни слова.

На мой взгляд, Ревекка была великолепна и неприступна, как царица. Но я заметила, что Лия недовольно скривила губы: она ожидала от бабушки проявлений материнской любви к Иакову. Лица самого отца я не видела, так что ничего на этот счет сказать не могу.

После официального приветствия бабушка отвернулась и нас отвели к западному склону холма, где указали место для шатров. Мужчины занялись их установкой, а женщины - приготовлением ужина. Тут я смогла выяснить, что Тавея еще не прибыла, а Веренро отослали в Тир, чтобы купить там редкую краску - пурпур, который предпочитала бабушка.

В священной роще не было мужчин. Ревекке прислуживали десять женщин, они же принимали паломников, приходивших за советом и пророчеством к той, кого они называли Оракулом. Когда я спросила их про отца моего отца, одна из бабушкиных прислужниц ответила, что Исаак находится неподалеку, в деревне Арба, где занимает удобный дом: его старым костям там удобнее, чем в открытом шатре.