Красный свет

Кантор Максим Карлович

– Да, – сказал Адольф, – мы продолжаем великий миф.

– Адольф, – сказал я Гитлеру, – помните о том, что ждало Агамемнона после победы. Будьте осторожней с Эгисфами. Их сегодня во дворце слишком много.

Так завершилась в тот день беседа о Гёте, Елене и Античности.

Я порадовался, что Елены на обеде не было.

А в конце января приехал Йорг.

3

Йорг прибыл с Восточного фронта, где находился под началом нашего знакомого генерала Штрауса, в группировке «Центр», вверенной фон Боку, чванному аристократу. В те дни Федор фон Бок неожиданно ушел в отставку – казалось бы пустяковая деталь, но я придал ей значение. Одновременно был отправлен в отставку главнокомандующий

сухопутными силами фон Браухич; отправили в отставку и генерала Штрауса, в армии которого служил Йорг. Я ужаснулся: в своем ли он уме, этот злосчастный Агамемнон? Три отставки подряд – и в такой момент! Оказалось, что это лишь начало. Плотность наказаний, обрушившихся на армию, напомнила русский тридцать седьмой год; вероятно, во время праздничного обеда с цветной капустой фюрер вынашивал план армейской реформы. За две недели Гитлер сменил командующих тремя пехотными и двумя танковыми армиями, сменил почти всех командиров корпусов 4-й и 9-й армий и 2-й танковой, сменил начальников штабов четырех армий – все это было выполнено по-сталински безоглядно. Даже Йорг отметил, что Гитлер не военный, – и как может фюрер знать, что лучше для армии? Я с тревогой прислушивался к словам молодого военного. Армейские чины возмутились, вот теперь заговор созрел окончательно – я почувствовал это.

Я собрался обсудить перемены в армии с графом фон Мольтке – Хельмут фон Мольтке специализировался на военном праве; я хотел убедиться, что претензии военных обоснованы. Дело было не в профессиональной компетенции, дело было в авторитете графа. Пост и влияние Мольтке были несообразны. Хельмут фон Мольтке был юристом в канцелярии внешней разведки (абвера), хотя правнуку великого фельдмаршала могли дать более важный пост; однако Мольтке отказался вступать в НСДАП, довольствовался скромной должностью, на долгие уикенды уезжал в родовое имение Крейсау в Нижнюю Силезию. Любопытно, что, уклонившись от дел, Хельмут Мольтке стал популярен – в его имение приезжали значительные люди, вели беседы об истории Германии; я видел, что влияние юриста растет.

Члены семьи Мольтке всегда связывают биографию с государственной службой, понимая таковую по-разному. Кузена Хельмута, дипломата Ханса Адольфа фон Мольтке, я знал коротко, мы не раз сидели с ним за чашкой кофе; Ханс был нашим послом в Мадриде. Совсем недавно мы просматривали его сообщение о позиции Франко в отношении еврейских беженцев: по нашей рекомендации каудильо закрыл евреям въезд в Испанию – так мы блокировали исход многотысячной еврейской толпы. Ханс Адольф был человеком общительным и отличным работником – установил через Мадрид любопытный канал связи с Британией: министр иностранных дел Ее Величества Самуэль Хор наносил визиты Франко, и Франко мог аккуратно представлять Британии наши соображения по текущему моменту. Мы ценили Ханса Мольтке. Его кузен Хельмут был человеком упрямым, и общение с ним давалось нелегко. Я бы предпочел, чтобы Елена подтвердила родство с дипломатом, но она выбрала законника.

В имение Хельмута Мольтке мы с Еленой ездили каждый месяц. Дальние родственники приняли Елену и Йорга в свою семью – причем жена графа, Фрая, как мне кажется, искренне привязалась к Елене. Дамы называли друг друга «сестрами», хотя их родство было сомнительным; дам объединила приверженность к сентиментальному героизму; дамы совершали поездки в госпиталь, отвозили рождественские подарки раненым. Перед Рождеством они навестили лагерь под Берлином, где содержались французские военнопленные – ездили с миссией Красного Креста, в которой Фрая фон Мольтке состояла патронессой. Однажды дамы посетили здание на Аугустштрассе, 14, где находился пункт сбора берлинских евреев перед депортацией в лагеря. В тот год чистка города от евреев еще проведена не была, евреев отмечали на Аугустштрассе и разрешали некоторым из них вернуться домой; некоторые евреи даже были зарегистрированы в так называемой Земельной службе труда – они должны были трудиться в «еврейских колоннах», а «фабричная

акция», когда их прямо с рабочих мест отправили в лагеря смерти, только планировалась. Посещение Аугустштрассе не произвело на дам чрезмерно болезненного впечатления – никто им не сказал, куда увезут стриженых детей в ближайшие месяцы; более того, Фрея уверилась, что план Мадагаскара еще не отменен. Дамы усердно пили кофе после долгого и трудного дня – и обсуждали Мадагаскар. То была пора благородных усилий, не омраченных знанием.

Я заметил, что Елена (которая формально оставалась фрау Виттрок) стала подписывать письма фамилией Мольтке. Я не сказал ни слова – игра в родословные простительна. Мольтке, Тресковы, Бюловы, Клюге – как упоительно звучали эти имена за нашим столом. «Вы, мой друг, идете сегодня в рейхстаг? А я зайду к фон Тресковым». Я-то должен был общаться с безродным Гитлером, есть суп из цветной капусты, а Елена посещала пышные обеды генералов.

Во время декабрьских адвентов мы дважды бывали у Хельмута Мольтке – и я перемолвился с графом по поводу положения на Восточном фронте.

– Вам известно, что я написал докладную записку в Генеральный штаб? – спросил меня граф.

– Да, письмо фельдмаршалу Кейтелю, если не ошибаюсь, – осторожно сказал я.

– По поводу русских военнопленных, – сказал граф.

– Мне пересказывали содержание.

– Вам уже известна резолюция Кейтеля? Письму дан ход?

– Пока нет. – Я не хотел быть первым, кто ему скажет.

– Знаете, Эрнст, я планирую создать комиссию по этому вопросу. Рабочую группу уважаемых военных. У меня в Крейсау собираются прекрасные силы – юристы, историки, экономисты. Мы не должны этот вопрос оставить без решения.

– Круг единомышленников собирается в имении Крейсау, – сказал я. – Какая интересная инициатива.

Я решил, что во время следующего посещения непременно спрошу мнение графа (и мнение видных персон, которых он собрал у себя) по поводу кадровых изменений в армии – и заговора, который за этим последует. Разговор предстоял болезненный. Боялся опоздать. Однако спросить не успел.

Приехал Йорг, и из разговоров с Йоргом я понял, что мой вопрос уже получил ответ. Я пошел с Йоргом на прогулку, как ходил с ним, когда он был подростком. В лесу у Шляхтензее (мальчишкой Йорг уезжал туда с друзьями на велосипедах), я сказал Йоргу Виттроку так:

– Молодой Мольтке, ибо в душе ты Мольтке и пестуешь этот дух в себе, так вот, молодой Мольтке, позволь дать тебе совет. Я знаю – прошу, не перебивай меня, – я знаю, что скоро тебе предложат убить Адольфа. Не округляй глаза, не маши рукой. Это сделают наши добрые друзья, бароны и полководцы – скорее всего, первым недовольным будет фон Бок, это его вчера отстранили. И твой дядя, граф фон Мольтке, предложит тебе пожертвовать собой за Германию.

– За Германию или за Адольфа Гитлера? – спросил летчик.

– Жизнь одна. Не ошибись, когда соберешься ее отдавать. Где ты будешь сегодня вечером? Твоя мать сказала, что ты зван в гости.

– Собираюсь на обед к фон Тресковым, – сказал летчик, – и вы, Эрнст, знаете, почему я там буду. – Он улыбнулся.

Йорг был влюблен в милейшую Гертруду, дочь фон Трескова.

– Вернее сказать так: я знаю, почему ты, молодой Мольтке, влюблен в дочь фон Трескова. Я знаю, что германские бароны всегда желают породниться и затем избрать из своей среды императора. Тебе еще не сказали, что вы с Гертрудой родите нового Зигфрида? Или нового Оттона?

– Вы придумали, как обычно. – Он укоризненно покачал головой.

– Я предостерегаю от ошибки, Йорг. Идет великая демократическая бойня, демократы убивают друг друга в поисках совершенной модели управления маленькими людьми – по воле народа, но поверх этой воли. Поверь, они найдут эту идеальную модель управляемой демократии – даже если придется убить миллионы. Найдут – путем естественного отбора. Сейчас не время для монархий. Мир должен переболеть демократией – а завершится этот процесс однажды сам собой, лет через восемьдесят.