Красный свет

Паркер Т. Джефферсон

17 ноября

Дорогая Обри!

Странно писать письмо тому, кого я почти не знаю. Оно будет первым. Я не собираюсь твердить одно и то же, но хочу, чтобы ты знала, как я ГОРЖУСЬ тобой и тем, что ты делаешь. Иногда, находясь рядом с людьми, я ощущаю, что им уготовано какое-то счастье. Я чувствую, что они выпутаются из своих бед и воспрянут, станут значительными, как им предначертано судьбой. Я вижу это в ТЕБЕ. И рад играть в этом некую маленькую роль. Просто наблюдать это– уже удовольствие. Когда все будет окончено,

я помогу тебе придумать план. Я очень хочу, чтобы ты избавилась от своих цепей. Мечтаю видеть, как ты ВЗЛЕТИШЬ к солнцу и станешь невидимой в его свете.

Всего наилучшего,

Майк.

Мерси потрясла головой и бросила первые два письма на пол.

* * *

28 ноября

Дорогая Обри!

Я прекрасно поужинал по случаю Дня благодарения и произнес молитву перед едой. Возблагодарил Господа за все благодеяния в этом мире, за эту жизнь вокруг нас, за щедрость и доброту. Возблагодарил Его за таких людей, как ты. Надеюсь, ты делала нечто такое, что приблизит тебя к Богу. Жаль, что ты не могла быть с нами. Хотя не представляю, что подумала бы об этом моя невеста!

Некоторые вещи трудно объяснить!

Искренне желаю всего наилучшего,

Майк.

* * *

3 декабря

Дорогая Обри!

Должен сказать, то, что ты говорила вчера, меня ОЧЕНЬ обеспокоило. Одно дело слегка пошучивать о моей невесте и о том, что она должна или не должна для меня делать. Но та фраза о раскрытии «моих отношений с проституткой» людям, с которыми я работаю, оказалась очень неудачной. НАДЕЮСЬ, ты просто шутила. У тебя острый язык и блестящий ум, юная леди, поэтому я толкую сомнение в пользу ответной стороны. Но кое-чего касаться следует с осторожностью. Я горжусь своими отношениями с тобой– потому что горжусь тобой,– но их могут превратно понять наши сотрудники, тем более моя невеста. В общем, я не собираюсь СЛИШКОМ ОСТРО реагировать на твои слова. Просто хочу, чтобы ты знала, для меня все отношения – наши и другие – святы. Не шути с этим.

Неизменно твой друг,

ТТ.

Мерси перечла это письмо. Подумала: «Я не хочу быть слишком ПОДОЗРИТЕЛЬНОЙ, но не говорила ли эта ШЛЮХА о шантаже?»

* * *

8 декабря

Дорогая Обри!

Очень сожалею, что вспылил во время разговора по телефону, но когда ты сказала о «плате за то, что получаю», я вышел из себя. Я думал, то, что я получал, предлагалось бесплатно. И дорожил каждой минутой этого. Знаешь, нельзя брать с людей деньги за ВСЕ.

И пожалуйста, не шути больше о моей невесте и о людях, с которыми я работаю. Если бы я каким-то образом использовал тебя, то сам предложил бы «плату», чтобы все было по справедливости, но, честно говоря, не вижу этого. Что я от тебя получал? Что мог получать? Нам нужно поговорить. Вскоре я позвоню. Знаешь, я скучаю

по тебе так, как не скучал ни по ком. И с большим НЕТЕРПЕНИЕМ жду ужина у тебя дома.

Твой поклонник,

Майк.

«Ты скучал по ней, боялся ее, а она дергала тебя за цепь. А три дня назад, – подумала Мерси, – после приготовленного для тебя ужина она оказалась мертва».

Мерси захотелось принять обжигающий душ с моющим средством для плит и проволочной щеткой. Казалось, серьезность, наивность и колоссальная глупость Майка превратились в деготь, и ее искупали в нем.

Средства, мотив и возможность, рассуждала она. Три классических условия для убийства, и у Майка были все.

Мерси собрала письма и положила обратно. В том же ящике, в задней части, она нашла видеокассету без надписи. И содрогнулась при мысли, что может быть записано на пленке, принадлежавшей Обри Уиттакер.

Она взяла ее и направилась к Саморре.

Пол сидел, скрестив ноги, на кухонном полу, смотрел на открытые ящики и шкафчик. Он был уже без плаща. Поставил локти на колени, подпер кулаками голову и не шевельнулся, когда вошла Мерси. Прямо перед ним лежал комочек пыли.

– Почему два нижних ящика? – негромко спросил он. – Почему шкафчик под раковиной? На кухне происходит какая-то борьба, пока не известно, между кем, но на кухонном столе полный порядок. Верхние ящики не открыты. Тостер, перечница и кухонная утварь не тронуты. Кухонный телевизор не свален. Надписи и рисунки, прикрепленные к холодильнику магнитами, на месте. Но шурупы на дверной ручке шкафчика выдернуты. Металлический полоз ящика согнут так сильно, что ящик не закрывается. Тут нужна немалая сила. Борьба велась не на шутку.

– Они быстро повалились на пол, и борьба шла там, – высказала предположение Мерси.

Саморра пожал плечами:

– Я тоже думал так, но не могу этого представить. Двое взрослых людей. Не дети. Не змеи.

Мерси попыталась вообразить эту сцену, но у нее тоже не получалось. Хесс учил ее воображать происходившее. У нее это выходило пока неважно.

Она снова сказала очевидное:

– Эксперты, должно быть, все засыпали порошком.

– Ручку, ящики – да. Они начисто протерты.

– Нет, я имею в виду все, что ниже крышки шкафчика. Боролись двое, как мог победитель вспомнить все, чего касался? Краска здесь хорошая. Пол гладкий. Поверхности превосходные. Отпечатки пальцев должны сохраниться.

Саморра молча покивал. Посмотрел на Мерси, потом на комочек пыли перед ним.

– Этого они не сделали. Койнер и О'Брайен работали тщательно, но не повсюду. Я ничего не видел в заключении о ящиках, которые оставались закрытыми, днище холодильника, мусорном ящике, посудомоечной машине, поле. Взгляни на все хорошие поверхности, которые не обследовались.

Мерси посмотрела. Некоторые покрыты порошком. Другие там, где снимались отпечатки, помечены биркой. Кое-какие нет.

– Даже лучшие эксперты что-нибудь упускают, – заметила Мерси.

Она попросила Койнер и О'Брайена, потому что они были лучшими в управлении. Ее людьми. Она бы доверила им собственную жизнь.

– Я их не осуждаю, – промолвил Саморра. – Этот комочек пыли – все, что я выгреб из углов, из-под холодильника, мусорного бака и посудомоечной машины. Джиллиама от этого избавлю. Невооруженным глазом я рассмотрел несколько нитей из одежды, непохожих на остальные. Видимо, многомесячной давности. Но если здесь шла борьба, что-либо должно было оторваться. Проверить стоит.