Красный Вервольф 5
Шрифт:
— А ты хорош, Василий Порфирьевич, — усмехнулся он. — Я думал, что ты хлыщонок ветренный, у которого только бабы в голове. А вот гляди-ка…
— Деньги, знаете ли, всем нужны, — пожал плечами я. — Не все же мне у моего дяди столоваться, если вы понимаете, о чем я…
— Знаете, в восемнадцатом году, в Киеве, мне приходилось иметь дело с людьми вашего сорта, — Серебряков громко выдвинул стул на середину комнаты, сел напротив меня и закинул ногу на ногу. — Но тогда я был молод и наивен. И потому попросту пускал этих ловкачей в расход. Сейчас — сорок второй, мне на двадцать с лишком
— А не много ли вы на себя берете, поручик? — спросил я, приподнимая бровь.
— Немного, — криво усмехнулся Серебряков, покачивая носком сапога. — Особенно если учесть, что достаточно одного доноса, и от всей вашей шайки останется мокрое, дурно пахнущее место.
— Фи, поручик, ну что вы сразу угрожаете? — я сморщил нос. — Мы же с вами цивилизованные люди. И сможем наладить… так сказать… взаимовыгодное сотрудничество. Верно, Лазарь Иванович?
Часовщик кивнул.
— Взаимовыгодное сотрудничество, — кривляясь, передразнил меня Серебряков. — Экий вы все-таки скользкий тип, Василий Порфирьевич. Если вы плохо понимаете по-русски, может вам на каком другом языке объяснить? Я теперь буду вами командовать, ясно? А ты и твоя шайка плебеев — прыгать по команде, как дрессированные собачки. И если я хоть на секунду заподозрю что-то…
— Все я понял, понял! — я примирительно поднял перед собой руки ладонями вперед. — Банкуйте, господин Серебряков.
Тот поднялся. Щелкнул каблуками.
— А чтобы у вас не возник соблазн увильнуть от ответственности, — сказал он самодовольно. — Я вам оставлю Юхана. Малый он неплохой, но начисто лишен воображения, поэтому при любом непонятном ему повороте событий действует решительно и жестко.
Он шагнул к выходу. И у самой двери оглянулся.
— А с вами, Василий Порфирьевич, я не прощаюсь. Вы ведь будете сегодня на вечере у своего дяди?
И вышел. А финн остался.
— Э-э, — протянул Лазарь Иванович. — Васенька, не будешь ли любезен… Там, в буфете, настойка… Накапай старику…
Покосившись на неподвижного, как истукан, Юхана, я подошел к буфету, извлек рюмку и бутылку. Вынул пробку, наполнил рюмку и протянул ее Лазарю Ивановичу. Скрипнула дверь. В комнату заглянул Митяй.
Увидев его, финн оскалился в широкой белозубой улыбке и сграбастал парня за шкирку.
— Ити сюта, петури… — сказал он и тряхнул Митяя, как тряпичную куклу.
— Эй, это нечестно! — вскрикнул Митяй. — Я же все рассказал…
— Расскасал наам, расскашешь и труким, так? — финн весело подмигнул Лазарю. Тот застыл с каменным выражением лица.
Финн, громыхая ножищами, выволок Митьку из комнаты и поволок к выходу. Тот заверещал что-то, но тут же захлебнулся. Твою мать.
— Слушай сюда, Саня! — быстро зашептал Лазарь Иванович. — Сам понимаешь, положение аховое… Нормально работать под приглядом этого чухонца мы не сможем, лавочку надо закрывать, но мне, старику, так быстро не соскочить… Подготовиться надо. Придется
— Я подумаю, — кивнул я. — Где Степка?
— Общак ховает, — ответил старик. — Знаешь, у нас как в «Двух капитанах», бороться и искать, найти и перепрятать…
Заскрипели ступеньки на лестнице. Такую тушу они безропотно не принимают. Бах-бах, раздались шаги совсем рядом с нами и в апартаментах часовщика вновь нарисовался чухонец. Не сотрешь.
— Где этот засранец? — спросил я, принюхиваясь не пованивает ли порохом.
Выстрела я не слышал, но ведь громила мог воткнуть ствол пацану в живот и спустить курок. Все равно, что стрелять в подушку.
— Оттал патрулю, — неожиданно тонким голосом пропищал гигант. — Там у меня прательник. Потержат в кутузке то утра, а потом в оврак и к апостолу Петру на сут…
— Это ты сам такой отличный план придумал, или тебе Серебряков подсказал? — язвительно протянул я. С облегчением, которого, надеюсь, простодушный Юхан не заметил.
— Не тфое тело, Фася, — огрызнулся финн.
— Сам же сказал, что Митька предатель, и проболтается на раз-два, — сказал я.
— Не прополтаается, — махнул рукой финн. — Снает, что тогда мамка его…
Он многозначительно чиркнул пальцем по горлу.
Ага, вот, значит, как Серебряков прихватил Митьку за жопу…
Ладно. Пока что он живой, и то хлеб. До утра надо его вытащить.
— Ну что вы тут пез меня притумали? — поинтересовался Юхан. — Токоворились, что епнете меня по колове, пока я путу спать?
— Да вот думаем склад подломить в Крестах, — задумчиво произнес Лазарь Иванович. — Ты в деле?
— Я в теле.
— Ну и отлично! — сказал я. — Вы тут все перетрите, а я пойду. Мой дядя, князь Сухомлинский, ждать не любит.
— Иди, сынок! — откликнулся старик. — Мы с Юханом все обмозгуем, а потом я за тобой пришлю.
Кивнув чухонцу, который отчетливо скрипел мозгами, соображая стоит ли ему меня отпускать, я вышел из комнаты. Ссыпался по ступеням, выскочил в дивный апрельский вечер. От дома Марфы до полицайского участка, в котором служили финны и эстонцы, было около километра. Придется помесить грязь. Штиблеты очищу у Рубина. Завтра у нас очередной контакт. Надеюсь, будет весточка из отряда. Как там Наташа? Совсем ли Лаврик с особистом подмяли под себя Слободского, или тот все еще трепыхается? Последнее время что-то не слыхать об успехах партизан. Хорошо хоть Свободное держится.
Ага, вот и участок. Ну и само собой у крылечка топчется белесое чухонское рыло. Нервно как-то топчется, то и дело оглядываясь на дверь. Я навострил уши. Сквозь тишину весенних сумерек пробивались голоса, распевающие разухабистую песню. Понятно. Дружки бухают, закусывая конфискованный на толкучке самогон конфискованным же салом, а часовому завидно. Вот и нервничает, бедолага. Надо ему помочь, в смысле — чтобы перестал нервничать. И я, изобразив поддатого гуляку, шатаясь направился к полицаю.