Красный волк. Проклятый остров

Создать свой мир отваживаются не многие. Мире Армант, автору «Красного волка», это вполне удалось. Мир в данном случае равен термину «вселенная» – как, например, вселенные известных компаний комиксов о супергероях, другая – мир взрослеющих юных волшебников или Семь королевств Джорджа Мартина; фанаты всё чаще ругают Анджея Сапковского, но виной тому торопливость стриминговых платформ, не развернувших как следует мир «Ведьмака» в сериале. В российской литературе создать свой мир дано лишь избранным. Неплохим результатам завершилась попытка Марии Семёновой с её «Волкодавом», то было освоением почвы славянского язычества. Ещё раньше Ник Перумов взялся за ниву Толкина – за условное продолжение «Алой книги Западных пределов», «Сильмариллиона», «Великих сказаний Средиземья» и прочего наследия автора, которого фанаты, памятуя о его учёном звании, уважительно именуют профессором. У Перумова вышло слабо,

потому что, будучи талантливым исследователем по призванию, он возжелал административных должностей в фанатской иерархии, председательства в конах, безусловности собственного авторитета… Ну да бог с ним, с Перумовым, ведь все знают, что в конце Третьей эпохи волшебники навсегда уплыли в сторону Заокраинного Запада… В урбанистической фантастике тревожный, но логичный мир создал Вадим Панов, его «Kamata Yan» гармонично собирается и разбирается с циклом «Тайный город», по которому был снят один из первых сериалов такого рода с модным Павлом Прилучным. Очень хорош роман «Боги богов» Андрея Рубанова, но то – автор такого дарования, которое не предполагает циклов, и потому создателем собственной вселенной считаться не может. Вселенные «Ночного дозора» Сергея Лукьяненко и циклов Василия Головачёва раздирают фанатское сообщество на непримиримо враждующие стороны. Есть пара неплохих примеров российского стим-панка, но далёкий мир раннего викторианского капитализма нашим авторам чужд. Мира Армант создала одновременно знакомый, комфортный для любителей фэнтези мир.

Остров Пэй и описываемая часть Материка достаточно обширны для того, чтобы уместить несколько королевств. Великолепные, хоть и мрачноватые дворцы скрывают тайны и интриги. Впечатляющий архитектуры храмы и монастыри населены представителями жреческого сословия, отчасти напоминающего средневековые монашеские ордены и конгрегации, действуют жрецы и при дворе молодого короля Льенара. Он получил в наследство от отца едва объединившееся государство, и всё указывает на то, что вельможи покорённой его части вынашивают планы о возвращении прежнего статуса. В объёмной, подробной вводной части мы исчерпывающим образом знакомимся с миром «Колдуна». Если основа «Песни льда и пламени» Мартина – английская Война Алой и Белой розы, то исторической опорой писательницы, по-видимому, стали бесконечные кровопролитные войны итальянского ренессанса. Эпичная кульминация масштабного пролога – битва за Эсбор, в которой участвуют наёмники, напоминающие кондотьеров.

Ещё одно, тайное сословие мира писательницы – это так называемые Серые. Если у Джоан Роулинг это просто волшебники, у Мосян Тунсю в «Мастере тёмного пути» – заклинатели, то у Миры Армант просматривается концепция «Фауста». Маги здесь обретают свои способности, заключив сделку с тёмными силами. Колдунов немного, они являются редкостью, исключением в мире автора романа. Отношение к ним и у самой писательницы двойственное, оно не сопоставимо с присущим ей, да и всему литературному направлению, гуманизмом. Колдун Марк, исполняя желание покорить сильное мятежное герцогство, насылает на противников чуму, увиденное ужасает короля, но, как известно, дьявол всегда обманет. Но всё в этом романе имеет логичное, даже художественное объяснение. Вставная новелла о том, как юный сын фермера стал Серым, чем заплатил за своё могущество, поистине трагична…

Сами тёмные силы появляются в виде призраков, однако оставляющих полное впечатление телесности. Ещё одно проявление – огромный красный волк, здесь, по-видимому, неосознанная перекличка с ранобэ Исуны Хасэкуры «Волчица и пряности». Но и это мистическое существо объяснено особой притчей, писательница не экономит на подробностях, потому её мир столь достоверен.

Мир острова Пэй привлекателен и разработан без противоречий. Однако важнее то, что в нём происходит. Скажут: фантастика вообще, а фэнтези, миры и вселенные меча и магии и подавно – вариант эскапизма, возможность ухода от действительности; именно так рассматривали критики советской эпохи «Властелина колец» Толкина. Отчасти так оно и было. Сейчас массовые технологии манипулирования достигают целей, обратных поставленным. Люди становятся непредсказуемыми, способными на необдуманную щедрость, яростную злобу, полную апатию – и часто это одна личность. Нынешний «эскапизм» как раз полезен, он может освободить от социальных комплексов, уродств развития двуногих млекопитающих. Роман Миры Армант не оставляет нас лицом к лицу с устрашающей бездной иллюзий, которых в реальном мире развелось куда как больше, чем в литературе, даже фантастической. Коллективные надежды, мифы, политические стремления становится всё менее реальными, настоящими. Писательница вырывает нас из-под власти этих монстров, предлагая момент мыслительной остановки, преодоления темноты потока окружающей жизни.

Сергей Шулаков

Втом ноябре стояла необычная для этих мест погода. Яркое солнце пробивалось из-за низких серых облаков, едва прогревая воздух, наполненный запахом осени. Это был не тяжёлый запах раскисших прелых листьев, а тот звенящий и невесомый, который хотелось вдыхать, вдыхать жадно снова и снова, словно, измученный жаждой, не можешь оторваться от сосуда с чудесным нектаром. В пустеющих после сбора урожая полях, в пожелтевших лесах стояла обволакивающая тишина. Перелётные птицы, подчиняясь извечным правилам, улетели на юг, а местные пернатые вели себя тише обычного. Они, настороженно нахохлившись, затаились, будто не доверяя затянувшейся осени. Листья, теряя силу и осеннее очарование, обычно опадали к этому времени, но в тот год их что-то задержало, и они с трепетом и надеждой оставались на ветвях тучных деревьев. Зима всё никак не наступала.

На

скалистых берегах острова Пэй уютно расположилось небольшое королевство Фортресс. Мир и добро царили в этом наполненном размеренным существованием государстве. И вот здесь произошло по-настоящему долгожданное событие: у короля Эдмунда Вильгемонта и королевы Элеоноры родился первый и единственный сын. Королевская семья слишком долго ждала появления наследника, но рождались только девочки. Да и те появлялись на свет слабыми и безжизненными.

Первую дочь звали Аурелия. Её жизнь была коротка. Всего одну неделю ей было суждено радовать родителей. Король с королевой действительно радовались своей малышке, ведь ничто не предвещало такого стремительного несчастья. Девочка родилась в срок, положенный природой, она была крепким милым ребёнком и вызывала у всех только восхищение и искренние улыбки. Но в одно злосчастное утро кормилица нашла в колыбели уже остывшее тельце несчастного младенца. Она умерла во сне, так и не проснувшись, не издав ни единого звука. Ушла тихо. О судьбе нянек и кормилицы никто не знает. Их больше не видели. Возможно, в смерти ребёнка и вовсе не было их вины, так бывает. Дети иногда умирают без всякой видимой причины.

Похоронив Аурелию, королевская чета и весь двор год носили траур. А спустя ещё год всё королевство уже снова ждало появления наследника. Король с особым вниманием приглядывался к королеве: живот у неё был острый, и лицом она похорошела. «А ещё и ворон на крыше поселился», – будет мальчик. По крайней мере, так говорили придворные предсказатели. И вот подошёл срок. Ждали, что со дня на день забьют в колокола, возвещая о рождении ребёнка у королевской четы. И обязательно сначала ударят двенадцать раз в набатный колокол, подтверждая, что родился именно наследник. И начнётся веселье под игривый перезвон колоколов поменьше. Но…колокола не зазвенели, ни большие, ни маленькие, а вместо общего веселья королевство вновь накрыло трауром. Вместо праздника весь двор собрался позади кафедрального собора, на погосте. В землю опустили ещё один крохотный гроб со второй дочерью короля – Луизой, которая, в отличие от своей старшей сестры Аурелии, уже родилась мёртвой. Элеоноры не было на похоронах. Неделю она металась в горячке, увлажняя болезненным, липким потом простыни, горячечными стонами и криками содрогая стены замка и пугая придворных детей. Она вопила, требуя вернуть ей Аурелию и Луизу. «Королева двинулась рассудком», – судачили вокруг и боязненно обращали взгляд к небесам. А поседевший за последние несколько дней Эдмунд каждый день молился в соборе, давая Богу невыполнимые клятвы, лишь бы тот оставил ему его жену. И суровый Пэйский Бог сжалился над королём, его супруга не умерла.

Медленно, очень медленно она поправлялась, и так же медленно возвращался к обычной жизни король. Он так же и продолжал проводить время за молитвами по полночи. А порой и днём, бросив всё, уходил молиться, и никто не удивился, когда малый трапезный зал, примыкающей к спальне короля, вдруг превратился в часовню. Теперь король обращался к Богу с просьбой послать ему наследника. Молитвы короля вскоре были услышаны – через долгих пять лет после похорон второй дочери Элеонора вновь понесла. На сей раз король приказал скрывать положение королевы до тех пор, пока это будет возможно. Он окружил себя монахами в голубых рясах. Монашеское облачение такого цвета указывало на особое положение служителей Говерской церкви. Эдмунд все ночи напролёт проводил в своей часовне, а днём, осунувшийся и бледный, был рядом с супругой. Четверо лучших лекарей жили при дворце без права покидать его. Дела, требующие вмешательства короля, проходили через Хранителя Большого Ключа, и только если у Хранителя не хватало мужества принять решение за короля, он писал ему записку, которую передавал через одного из монахов голубых рясах. Но, как правило, ответа он не получал. Тогда Хранитель, сокрушённо качая головой, откладывал неразрешимое дело на потом. Обращаться повторно к королю было бессмысленно, а порой даже опасно, ведь все вокруг знали: гнев короля Вильгемонта может быть разрушителен. Однажды Хранитель аккуратно намекнул Эдмунду, что его отход от дел королевства может неблагоприятно сказаться на положении дел. Но он король ничего не хотел слушать. Один его яростный взгляд сказал больше, чем тысяча слов. Больше Хранитель не пытался вразумить правителя.

Роды были долгими и мучительными, и они извели и без того ослабленную Элеонору. Но наконец её мученья закончились, и двадцать пятого ноября, с первыми лучами солнца воздух над замком разорвало от удара набатного колокола. Всё вокруг замка, где был слышен колокол, замерло – каждый в Фортрессе знал: один раз бьют в колокол, если умер член королевской семьи, два – пожар, три – чума, четыре – нападение врага, а после пяти начинаются праздничные набаты. И тут же последовал второй удар! Третий! Четвёртый! Пятый! Слава Говеру – Богу остова Пэй! Праздников на острове больше, чем бед, и многим из них соответствовал набатный счёт. Двенадцать ударов! И колокола на колокольне собора взорвались долгожданным перезвоном. Его подхватили колокола и колокольчики всех церквей и храмов по всему Фортрессу. Весть о рождении наследника долетела до соседних королевств острова, и там тоже раздались праздничные колокольные перезвоны, приветствующие появление на свет принца Льенара. Так мать попросила назвать своего долгожданного сына.

Счастью короля не было предела. Но к вечеру он вновь удалился в часовню в окружении свиты монахов в голубом. Элеонору вновь, как в прошлые роды, настигла горячка. Короткая радость от рождения сына перекрылась зудящей тревогой за жизнь жены. В полночь король вышел из часовни и призвал к себе лекарей, но по растерянным их взглядам понял, что надежды почти нет. Лекари же по взгляду короля тоже многое поняли…

Монах, отличавшийся от других нашитым на голубой рясе кроваво-красным глазом Говера, взял короля под руку и аккуратно увёл в часовню. Через мгновение из часовни высыпали остальные восемь монахов, дверь за ними захлопнулась и скрежетнул засов. За закрытыми дверями, стоя на коленях под чашей Говера, главный монах шептал королю на ухо: