Красотка для мажора. Она будет моей
Шрифт:
– Нет, не я, - его брови были чуть нахмурены.
Школьный день был объявлен законченным раньше времени, и, забрав свои вещи за того класса, мы с Давидом пошли обратно к нашей элитной высотке.
– Ты точно не звонил в полицию?
– задумчиво переспросила я.
– Нет, не звонил, Ника.
– Не знаю… так необычно все это. Еще вчера ты обещал разобраться с Рахметовым, а сегодня его арестовывают. Простое совпадение?
– Видимо так.
Должно быть, кто-то увидел у него эту самодельную бомбу, и в отличие от нас с Давидом не стал молчать и решил что-то предпринять
Впрочем, в моей предыдущей школе какие-то хулиганы-адреналинщики то и дело звонили в полицию и предупреждали о бомбе, просто ради внепланового выходного дня. Возможно, что-то такое произошло и здесь, а Дохлый просто случайно попался со своей взрывчаткой? Может быть, и так…
Но в любом случае я была очень рада, что все закончилось, и больше не будет ни взрывов, ни угрожающих надписей, ни попыток изнасилования. Я вздохнула с облегчением и, наконец, окончательно успокоилась.
Мы с Давидом подошли к нашему общему подъезду, но тут парень задержал меня, обняв за талию.
– Ну, что, Ника, сегодня снова пойдем ко мне?
– нежным движением он убрал прядь волос с моего лица.
Я подавила вздох.
– Не знаю, Давид… По-моему сейчас мне лучше пойти домой и выяснить, что слышно о Коле - наверняка его отца вызовут в участок. Может, наконец, нам удастся узнать, что к чему.
– А ты не передумаешь?
– спросил, наклонившись еще ниже ко мне.
Давид прижался губами к моим губам, поцеловал меня, тепло и сладко, отчего по моей коже пошли волнующие огненные мурашки, а в животе словно заплескались искрящиеся рыбки.
Конечно, я была бы не прочь провести еще один день в его доме. Мне не хотелось признаваться в этом даже самой себе… но правда была в том, что с каждым проведенным рядом с ним часом, я все сильнее и сильнее нуждалась в нем. Нуждалась в его объятиях, в поцелуях, в разговорах, да просто в нем, в парне, которого я любила.
Но наверное, именно поэтому мне и не стоило идти на поводу у своих чувств.
С каждым днем эти наши якобы отношения становились для меня все мучительнее, мне все больше и больше хотелось, чтобы он стал по-настоящему моим… и все равно я продолжала прятаться за свою гордость, как за броню. Продолжала, как бы холодно и одиноко в ней не было мне самой.
Привычно скрыв свои истинные эмоции, я снова стала той же девушкой, которой привыкла быть. Еще раз легко поцеловав Давида, обняла его за шею и насмешливо спросила:
– Значит, очень хочешь, чтобы сегодня я осталась у тебя?
– Как будто ты сама этого не хочешь, - усмехнулся, прижав меня к себе еще крепче.
– Тебе самой-то не надоело изображать безразличие? Это нелепо, и каждым днем становится все нелепее.
Увы, в этом он был абсолютно прав. Вчера, например, мы с ним просто ели индийскую еду и смотрели сериал, уютно устроившись на диване, как какая-то скучная парочка, прожившая вместе не один десяток лет. Мы гуляли вместе, ходили в кино и рестораны, целовались на прощание, и все под эгидой того, что по-настоящему мы не встречаемся. Нелепо, не то слово.
– А может,
– Просто меня раздражает твое упрямство.
– Ты знаешь, как с этим покончить, Давид. Если ты, и правда, хочешь меня всю, как ты тогда выразился, сначала предложи взамен что-то равноценное. Кто знает, может, тогда и получишь то, что хочешь!
В этой войне каждый из нас без лишних вопросов понимал, что нужно другому - признание в любви, словестное подтверждение чувств. И если мое нежелание говорить слова любви было вполне объяснимо, ведь он поспорил на то, что я влюблюсь в него, то почему сам Давид все еще молчит, я могла только догадываться.
И раз уж Давид так и не сказал мне, что любит (по крайней мере, трезвым), то с какой стати мне самой хоть в чем-то ему признаваться? С какой стати мне объявлять капитуляцию и первой прекращать эту бесконечную войну?
Да вообще ни с какой!
Вот и сегодня мы просто поцеловались на прощание, так и не сказав друг другу того, что мы хотели услышать.
Дома меня встретила мама. Она еще не слышала о том, что произошло, и мне пришлось самой все ей рассказать - для нее эти новости стали громом посреди ясного неба.
– Неужели Коля мог взорвать машину вашего директора? Просто черт знает что! Я должна позвонить Косте, узнать, что там происходит вообще.
Меня так и подмывало сказать ей, мол, вот частью какой семьи она стала и все пыталась сделать меня. Но все же с трудом я удержалась от этих обвинений.
На звонок мой отчим так и не ответил, и о том, как именно обстояли дела у моего сводного брата, мы обе узнали только вечером, после того, как Рахметов-старший вернулся домой. Оказалось, что его посадили в изолятор временного содержания, но скоро должны были перевести в СИЗО. Обвинения против него уже были серьезными (хранение взрывчатых веществ - от шести до восьми лет лишения свободы), но в ближайшее время могли стать еще серьезнее (изготовление взрывчатки, убийство, нанесение тяжких телесных повреждений и т. д.).
И все же мой отчим не терял надежды спасти своего сына от тюрьмы.
– Улики косвенные, да и вообще никакие не улики, - Рахметов сел за стол, но так и не притронулся к еде, которую перед ним поставила моя мама.
– Нашли какую-то бутылку со взрывчатой смесью в его сумке (даже не при нем, а всего лишь в сумке!), и сразу заклеймили его этим Вандалом, и тут же… тут же повесили на него убийство директора! Я знаю своего сына. Он никому и никогда не причинил бы вреда. Мы наймем лучшего адвоката, и все сразу встанет на свои места!
Могла бы я рассказать ему, что чуть было не сделал его сын во время той вечеринки… но все-таки не сделала этого, отчасти потому, что не хотела шокировать маму, отчасти потому что пожалела своего отчима - наверное, лучше ему было не знать, на что действительно был способен его дорогой Коля.
– Ника, так все это произошло при тебе? Что говорят у вас в школе?
– спросила мама.
Я выложила им все, что знала, все слухи, которые бродили среди других учеников, в том числе самые дикие.