Кратчайшая история Европы. Самый полный и самый краткий справочник

Херст Джон

Это собрание выбирало римских консулов, своего рода «премьер-министров» республики; их было двое, и они могли действовать только при взаимном согласии. Каждый контролировал другого, а их власть была ограничена сроком в один год. Римляне вели счет годам по именам консулов.

Постепенно плебеи добились большей власти, ограничив власть богачей и людей благородного происхождения. Тут мы точно знаем, как это происходило: плебеи использовали при этом военную силу, точнее отказ от применения военной силы. Когда начиналась война, воины пехоты третьего, четвертого и последующего разрядов могли, например, отказаться брать в руки оружие, заявляя, что пойдут на войну только тогда, когда им дадут больше голосов в собрании. В результате созывалось новое собрание, которое выбирало из числа плебеев трибунов – своего рода аналог современных представителей общественности или омбудсменов. Трибуны имели право вмешиваться в процесс принятия государственных решений на любой стадии, если при этом ущемлялись права плебеев. После очередного отказа идти на войну этому

собранию предоставили и право принимать законы.

Иногда эти акции описывают как забастовки, хотя это слово не передает истинной сути дела. Под забастовкой обычно имеют в виду конфликт в сфере производственных отношений, но в Древнем Риме трудящиеся не были организованы в союзы и не выступали против своих начальников. Плебеи обычно поднимали бунт, не выдвигая требований повысить плату или сократить рабочий день.

Как и в Афинах, власть римских граждан-воинов постепенно усиливалась, хотя в Риме так и не была установлена демократия в полном смысле этого слова. Высшим государственным органом власти в Риме оставался сенат, в который входили представители знатных, а позже и самых богатых семей. Общественные собрания огра ничивали произвол сената, но никогда полностью его не замещали. Революций, то есть резких перемен государственного устройства, в Древнем Риме не наблюдалось; форма правления постепенно менялась в ходе создания новых органов власти и новых государственных должностей, к которым переходила реальная власть. В этом отношении Древний Рим схож с современной Британской конституционной монархией, конституция которой до сих пор не зафиксирована в одном отдельном документе. Что же касается вопроса разделения власти и контроля за различными ветвями власти, то в этом отношении римская модель послужила важным образцом для государственного устройства Соединенных Штатов.

* * *

Поначалу в Риме правили цари. Республика была учреждена примерно в 500 году до н. э., когда римляне свергли своего царя-тирана Тарквиния Гордого. Об этом написал в своем труде древнеримский историк Тит Ливий. Его сочинение сохранилось в Западной Европе после падения Рима, но лишь отчасти; до наших дней дошла лишь копия одного из разделов, да и то открыта она была лишь в XVI веке, так что ученым эпохи Возрождения она была неизвестна. Этот раздел посвящен становлению республиканского строя и лег в основу поэмы Шекспира «Лукреция».

Это история о том, как в результате одного изнасилования была свергнута монархия и установлен республиканский строй. Насильником был не сам Тарквиний, а его сын Секст Тарквиний. Жертвой насильника была Лукреция, жена Коллатина. Восстание возглавил Брут, племянник царя. Четыреста лет спустя его тезка встал во главе заговора против Юлия Цезаря и убил его. Первому же Бруту пришлось стать свидетелем расправы жестокого царя над его родственниками. Чтобы сохранить себе жизнь, Брут прикинулся человеком недалекого ума, иначе Тарквиний быстро бы разделался и с ним; кстати, на латыни прозвище «Брут» означает «тупица». Он не жаловался, когда Тарквиний захватил всю его собственность, а выжидал подходящего момента, который настал после того, как была обесчещена Лукреция. О том, что произошло далее, нам известно со слов Ливия. Началась вся история с того момента, когда сыновья царя отправились на войну с Ардеей. Они пировали в палатке вместе с Коллатином, когда речь зашла о женах. Каждый хвастался тем, что его жена лучше других. Коллатин предложил разрешить спор тем, чтобы по ехать обратно в Рим и проверить, чем занимаются их жены. Оказалось, что жены царевичей развлекались, тогда как Лукреция сидела дома и пряла – таким образом Коллатин выиграл спор. Несколько дней спустя втайне от Коллатина Секст Тарквиний вернулся к Лукреции.

Он был радушно принят не подозревавшими о его замыслах хозяевами; после обеда его проводили в спальню для гостей, но, едва показалось ему, что вокруг достаточно тихо и все спят, он, распаленный страстью, входит с обнаженным мечом к спящей Лукреции и, придавив ее грудь левой рукой, говорит: «Молчи, Лукреция, я Секст Тарквиний, в руке моей меч, умрешь, если крикнешь». В трепете освобождаясь от сна, женщина видит: помощи нет, рядом – грозящая смерть; а Тарквиний начинает объясняться в любви, уговаривать, с мольбами мешает угрозы, со всех сторон ищет доступа в женскую душу. Видя, что Лукреция непреклонна, что ее не поколебать даже страхом смерти, он, чтобы устрашить ее еще сильнее, пригрозил ей позором: к ней-де, мертвой, в постель он подбросит, прирезав, нагого раба – пусть говорят, что она убита в грязном прелюбодеянии. Этой ужасной угрозой он одолел ее непреклонное целомудрие. Похоть как будто бы одержала верх, и Тарквиний вышел, упоенный победой над женской честью.

Лукреция, сокрушенная горем, посылает вестников в Рим к отцу и в Ардею к мужу, чтобы прибыли с немногими верными друзьями: есть нужда в них, пусть поторопятся, случилось страшное дело. Спурий Лукреций прибывает с Публием Валерием, сыном Волезия, Коллатин – с Луцием Юнием Брутом – случайно вместе с ним возвращался он в Рим, когда был встречен вестником. Лукрецию они застают в спальне, сокрушенную горем. При виде своих на глазах женщины выступают слезы; на вопрос мужа: «Хорошо ли живешь?» – она отвечает: «Как нельзя хуже. Что хорошего остается в женщине с потерею целомудрия? Следы чужого мужчины на ложе твоем, Коллатин; впрочем, тело одно подверглось позору – душа невинна, да будет мне свидетелем смерть.

Но поклянитесь друг другу, что не останется прелюбодей без возмездия. Секст Тарквиний – вот кто прошлою ночью вошел гостем, а оказался врагом; вооруженный, насильем похитил он здесь гибельную для меня, но и для него – если вы мужчины – усладу».

Все по порядку клянутся, утешают отчаявшуюся, отводя обвинение от жертвы насилия, обвиняя преступника: грешит мысль – не тело, у кого не было умысла, нету на том и вины.

«Вам, – отвечает она, – рассудить, что причитается ему, а себя я, хоть в грехе не виню, от кары не освобождаю; и пусть никакой распутнице пример Лукреции не сохранит жизни!» Под одеждою у нее был спрятан нож, вонзив его себе в сердце, налегает она на нож и падает мертвой. Громко взывают к ней муж и отец. Пока те предавались скорби, Брут, держа пред собою вытащенный из тела Лукреции окровавленный нож, говорит: «Этою чистейшею прежде, до царского преступления, кровью клянусь – и вас, боги, беру в свидетели, – что отныне огнем, мечом, чем только сумею, буду преследовать Луция Тарквиния с его преступной супругой и всем потомством, что не потерплю ни их, ни кого другого на царстве в Риме» [3] .

3

Цит. по: Тит Ливий.История Рима от основания города. Пер. В. М. Смирнова.

Брут сдержал свое слово. Так, установление республики стало следствием ужасного преступления сына царя; женщина же, как добродетельная римлянка, сочла свою честь превыше жизни, а другой добродетельный римлянин поклялся отомстить за нее. Но не все в Риме желали свергнуть Тарквиния, и возник даже заговор с целью вернуть его к власти. К тому времени, как заговор был раскрыт, Брут занимал должность одного из двух консулов и занимал в общественном собрании должность судьи. Там ему и сообщили имена заговорщиков, среди которых оказались два его сына. Решение о наказании должен был принять сам Брут. Собравшаяся толпа выкрикивала слова ободрения; люди говорили, что не хотят бесчестия для членов его семьи и что он вполне может помиловать своих сыновей. Но Брут не захотел и слушать об этом; он сказал, что законы одинаковы для всех, в том числе и для его детей. Поэтому прямо у него на глазах его сыновей раздели донага, высекли розгами и обезглавили. Отец даже не поморщился при этом зрели ще – такова была его преданность идеалам республики.

Жак-Луи Давид. «Ликторы приносят Бруту тела его сыновей». 1789

Конечно, с тех пор римляне восхваляли Брута, ведь преданность общему делу, невзирая на личные и семейные связи, и была основой республики. Такую преданность римляне называли добродетелью, необходимой для процветания государства. Ради общего блага можно было пойти на жестокие поступки. В наше время многие сочли бы поступок Брута даже бесчеловечным – как он мог спокойно сидеть и смотреть на казнь собственных детей? Поистине, республиканская добродетель порождала чудовищ.

Любопытно, что непосредственно перед Великой революцией во Франции существовал культ республиканского Рима, и не только среди тех, кто желал реформировать монархию. Придворный художник Людовика XVI, Жак-Луи Давид, в качестве темы для двух своих картин выбрал два известных эпизода из «Истории» Тита Ливия. На первой он изобразил Брута не в кресле судьи, выносящего приговор своим сыновьям, а в домашней обстановке, когда ему принесли тела казненных сыновей. Это позволило Давиду создать резкий контраст между неумолимым отцом, отвернувшимся в сторону, и женщинами – матерью и сестрами казненных – оплакивающих свою горькую судьбу. Вторая картина на тему римской республиканской добродетели называется «Клятва Горациев».

Жак-Луи Давид. «Клятва Горациев». 1784

Братья Горации были выбраны римлянами для участия в сражении, которое должно было определить судьбу их города. В то время Рим враждовал с соседним городом, и чтобы избежать кровопролитной войны, было решено провести поединки между тремя представителями каждого города. В своей картине Давид изобразил отца Горация, поднимающего мечи и принимающего у своих сыновей клятву верности Риму. Они поднимают руки в республиканском салюте, похожем на нацистское приветствие. Женщины – мать и сестры воинов – здесь тоже изображены как слабые существа, демонстрирующие свои чувства и плачущие перед скорой разлукой. Особенно скорбит одна из сестер, помолвленная с представителем другой стороны.

Как пишет Тит Ливий, битва эта была очень жестокой, битвой не на жизнь, а на смерть. И хотя выжил только один сын Горация, римляне одержали победу. Вернувшись домой и застав свою сестру оплакивающей гибель своего жениха, брат взял меч и заколол ее, потому что она должна была радоваться победе Рима, а не оплакивать побежденного врага. Основная идея этой истории опять-таки заключается в том, что интересы семьи должны подчиняться интересам государства. Брата привлекли к суду, но вскоре оправдали. На суде выступил сам отец, осудивший дочь и произнесший речь в защиту сына.