Краткая история Турции

Стоун Норман

Конечно, гарем ничем не мог помочь, когда дело касалось характера султана, если рядом с ним находилась властная мать или ищущие его внимания женщины. В итоге большинство султанов превратилось в номинальных правителей, их затеняли собственные великие визири.

Вплоть до определенного момента синтез османских способов власти работал. Сулейман оставил после себя эффективную государственную машину. В те времена высшим имперским чиновником мог стать любой: с 1453 до 1623 года только пять из сорока семи великих визирей были турецкого происхождения, из остальных одиннадцать были албанцами и шесть греками (а также один армянином). Им помогали простые визири, обычно их было четверо, и они руководили султанской администрацией, которая эффективно собирала годовой доход, чтобы поддерживать существование армии (к 1600 году 40 000 янычар обходились примерно в треть государственного

бюджета).

Великий визирь, по сути, являлся главой правительства и мог скопить огромные богатства. Рустем-паша, второй из великих визирей Сулеймана, умер, оставив 1700 рабов, 2900 лошадей и 700 000 золотых монет; он был зятем султана и построил собственную мечеть на Роге, лишь немного ниже мечети Сулеймана, она была украшена великолепными инзикскими изразцами – в данном случае красными. До 100 секретарей казначейства отслеживали государственные доходы и расходы, в провинциях наместники выполняли то же самое, но на своем уровне. Налоги давали возможность содержать постоянную армию в 200 000 человек – много больше, чем могли позволить себе европейские государства.

Важной особенностью являлась система, по которой набиралась турецкая кавалерия. Военный получал от государства ряд участков земли, в совокупности именовавшихся тимар, и брал с работавших на них крестьян долю продукции. В обмен на это он содержал шесть боевых лошадей, с которыми должен был выступить на войну по требованию султана. Таким образом, весной, когда первые зеленые почки появлялись после морозов, для службы собиралось до 80 000 опытных всадников с прислугой, а к концу осени их распускали.

Тимар давался человеку за службу, но он мог в любое время отказаться от службы, и тогда лишался земли; поэтому наследственные землевладельцы не появились. На деле империя была инструментом для социальной мобильности – например, хорват Рустем-паша начинал свою карьеру как мальчик на свиноферме.

Единственной деталью механизма, которая не во всем находилась под контролем центра, была религия, но даже тут Сулейман сумел добиться многого. В теории мусульманская религия имела свой закон – шариат. Совет высших религиозных авторитетов, улема, являлся верховным судом, которому подчинялась судебная пирамида вплоть до уровня маленького городка. Судьи на этом уровне назывались кади, они наблюдали за школами и больницами, а также занимались административными правонарушениями. Шариат, продукт средневекового арабского мира, плохо подходил к современным обстоятельствам, и Сулейман потратил много времени, составляя свой кодекс законов; он также разрешил существование обычного права на христианских территориях.

В любом случае во времена Сулеймана и еще поколение после него созданный им механизм работал как часы: у турок имелась лучшая в Европе артиллерия, самая храбрая пехота и многочисленная кавалерии, способная вихрем пронестись и через венгерскую равнину, и по анатолийскому плато. Но мощь империи заключалась не только в военной силе. Государственная администрация уделяла большое внимание внутреннему благосостоянию в стране, особо заботясь по поводу поддержания хорошего питания населения Константинополя. Очень тщательно контролировались цены, и сам великий визирь время от времени обходил столичные базары, проверяя, нет ли на них спекуляции. Торговые гильдии, зарегистрированные официально, держали стабильные цены, и это объясняет феномен, удивлявший бы даже сегодня: на центральных улицах и даже в целых кварталах магазины в основном продавали одинаковые товары (в Галате, например, лампы и музыкальные инструменты).

Однако с какого-то момента все пошло наперекосяк. Сначала произошел печально известный скачок цен конца XVI века, его воздействие усилилось из-за снижения качества денег. Рыба тухнет с головы, и в начале XVII века порча денег продолжилась. За два неполных десятилетия мятеж селали превратил Анатолию в неуправляемую территорию. И тут проявился новый знак наступающей беды.

Внутренние мятежи в Турции зеркально отражали происходящее в столице и стали знаком неспособности правительства справиться с проблемами. Селали представляли собой причудливую смесь профессиональных кавалеристов, чье умение уже устарело, разбойников, религиозных сектантов, крестьян, обозленных потерей своей земли и чиновников, взбунтовавшихся из-за снижения жалования. Ахмед I смог подавить мятеж и,

пусть и под ворчание, воздвиг в ознаменование этого Голубую мечеть. Но нельзя воздвигать мечеть, если не одержана реальная и убедительная победа, беспорядки продолжаются. Голубая мечеть имеет шесть минаретов, что вовсе не обязательно для мечети; эта демонстрация подавляет – но в то же время мечеть Сулеймана производит более сильное впечатление. Были и другие проблемы – глубинные, которые посторонним трудно понять. Что-то нехорошее происходило с исламом в этот период, и не только в Турции. Это видно по Индии, где в великие дни Акбара, примерно в 1600 году, индусы при дворе веселились и пили вино – но при Аурангзебе пятьюдесятью годами позднее уже господствовала мрачная нетерпимость, вскоре прорвавшаяся страшным приступом династической гражданской войны.

Одним из основных инструментов государственной машины в Османской империи была улема, глава которой именовался шейх уль-ислам. Советы судей интерпретировали религиозный закон, шариат, который был передан правоверным Пророком – но, как обнаружил Сулейман, такой закон плохо подходил к современными условиями. Поэтому дополнительно был создан гражданский закон, интерпретировавшийся светскими юристами; а христиане или евреи сохраняли собственные законы и традиции, которые в основном уважались.

В суннитской версии ислама существовали четыре различные школы закона. Среди османов доминировала школа ханафи – это вариант ислама, вполне лояльно относившийся к иностранцам. Шафиитская версия, менее терпимая и более строгая по отношению к женщинам, доминировала в восточной Турции (на юго-востоке страны, в аэропорту Диарбекир, до сих пор можно встретить угрюмых стариков, носящих маски, чтобы не дышать одним воздухом с женщинами и иностранцами).

Сулейман хотел, чтобы шейх уль-ислам стал кем-то вроде папы, способным отдавать распоряжения об изменениях в религиозной практике, когда это необходимо. Этого не произошло. Религиозный глава Константинополя – муфтий, который по положению был равен великому визирю – мог назначать на духовные и судейские должности, но центральная религиозная власть отсутствовала, так что даже когда легендарный шейх уль-ислам Эбу Саад-эфенди, который занимал этот пост с 1545 по 1574 год, предложил в конце концов разрешить банковское дело, он не достиг цели. Ислам официально продолжал существовать, повторяя сам себя, и в религиозных школах усилия в основном прилагались к заучиванию наизусть Корана, что вовсе не помогало модернизации.

И надо всем этим стоял еще и раскол ислама. Он создавал внешнюю видимость строгого единства, имел жесткие правила, касавшиеся даже таких вещей, как использование левой руки в интимные моменты – но на практике все больше и больше расходился, особенно в Турции, где столкнулось внешнее влияние и старые традиции. Существовали религиозные братства – сектами их называть было бы неправильно, потому что теологических различий между ними не было. Они активно сопротивлялись мрачному, обязательному и подавляющему миру официального ислама. Братство Бекташи имело вес на Балканах и в среде янычар, оно разделяло терпимое отношение к алкоголю. Братство Мевлевис, самое гуманистическое, вернулось к учению великого Мелване (Руми). мудреца XIII века, который проповедовал понимание человеческих слабостей и создавал прекрасные стихи (он также является создателем братства «танцующих дервишей»).

Но существовали и другие общества, такие, как Кадизадель, считающие, что если империя не процветает, то это происходит потому, что не соблюдаются правила ислама. Позднее правителям, пытавшимся проводить реконструкцию, пришлось бросать силы на подавление этих фанатиков.

Ахмед I стал последним султаном великой эпохи, но теперь все больше проявилась тенденция ориентироваться на нормы и законы ислама – иначе как при возникновении бунтов и восстаний типа мятежа Селали и на фоне новых успехов Персии на востоке можно было контролировать страну? В начале XVII века султанами начали становиться крайне набожные люди, и империя постепенно превращалась во все более исламскую. Из библиотек исчезли греческие книги, а девять из десяти и так уже немногих публиковавшихся книг касались религии: скучные богословские трактаты и жизнеописания святых, как и у контрреформационного католицизма. И, как в католической Европе того времени, множество нахлебников роились вокруг религиозных фондов. А такие фонды росли как грибы: поскольку только они могли спасти средства от хищных лап государства, богатые вкладывали свои деньги туда, где они ничего не создавали.