Краткая книга прощаний
Шрифт:
Тарахтело упавшее корыто. Ветер развевал белье. Сизая холодная дымка расплывалась на горизонте.
Тетка Лиз, Варвара Даулих, вернувшись из школы, пыталась настроиться на лирическую грусть.
— Лиз, — говорила она, — мужчины — скоты.
— Да ну, — отвечала Лиз и клала в рот кусочек хлеба. Жевала. Запивала молоком.
— Но это не все, — продолжала Даулих, — у них имеется одно свойство — красивая подлость.
Лиз вставала с лавки, разводила в стороны руки, внезапно визжала и убегала в сад.
Варвара легла на раскладушку, провалилась
— Видит Бог, — продолжила она в пустоту, — не много найдется на свете баб с такой, как у меня, точно вам говорю, не много.
Во вторник, на самый полдень, пошли купаться в реке. Белый песок слепил, был мягким, уступчивым.
Дикая птица парила высоко в небе.
— Это — чайка, — поясняла Варвара племяннице, — старая падла по имени Джонатан Ливингстон.
В густом кустарнике на том берегу прятался от жары Колечка К. Он лежал голый и слушал шуршание насекомого мира, растущих трав, волны и ветра.
Лиз и Варвара приметили голого и, переплыв на его берег, устроили насильничание. Колечка К. позорно бежал. Чайка летала туда и сюда.
В сумерках Варвара нашла на лавке у магазина Заболота и слушала басни о вечности и красоте.
Волк
Волк зашел далеко на юг, в необжитую степь, где спрятаться было негде, да и незачем. Его семья — бык, ослица, орел, паровоз номер пять. Его счастье — золотая собака.
«Где ты, мой паровоз, — думал волк, — где ты детство мое босоногое, где вы мои наставники, где ты, мышка в сачке, где ты, ложка в руке… Забытая мамина лапа».
Пролетел вертолет. Завечерело. Волк сел и посмотрел в землю.
Настоящее одиночество — безыскусно.
Лекарство от любви
Егоровна решила утопиться. Пошла к начальнику станции и сказала:
— Свирид, или я тебе жена, или утопленница.
Свирид поморщился. Достал из ящика стола леденец.
— На, — сказал, — съешь и уходи.
Егоровна взяла леденец и метнула его в Свирида. Потом хлопнула дверью и, задрав юбку, показала свое хозяйство слегка удивившемуся Колечке К.
Опустила юбку, отряхнулась, как собака, и ушла на косу, где разделась в палящее солнце и к вечеру спалилась вплоть до лилового цвета.
Ночью поднялась температура. Свирид мазал ей тело прокисшим молоком и до утра не спал, думая о шпалах, пчелах, овцах и паспортах.
Замолкнул веселия глас.
Трамвайный дурак
Вишенка заснул в трамвае и теперь ехал в нем, петляя в пространстве и мало думая о том.
Снилось ему, что кто-то дергает его за плечо и говорит: «Тетя Маня,
Встаешь, идешь в совершеннейшем климактерическом ужасе на холодную улицу неизвестного города и начинаешь там подметать асфальт. Ты — Маня, Дворничиха, старая пизда, суровая дева. Страшная, как генерал КГБ.
О Боже, Вишенка, проснись. Проснись, милый мой! Ты — Вишенка, ты не тетя Маня, я, твой маленький автор, твой суровый друг, спасу тебя. Ты проснешься Вишенкой…
Ну а пока… Что ж… Тетя Маня — так тетя Маня… Асфальт, осенние листья, ужас женского старого тела.
Крохотный шанс
Не каждому дано изведать все степени тоски.
— Эй, Вишня, — кричал себе Вишенка, — весна, весна ведь, зарадуйся, сукин ты сын.
Но упрямое сердце не радовалось. Ему было глубочайшим образом насрать и на апрель, и на май, и на самого Вишенку. Сердце тарахтело в груди, оскорбленное медицинское сердце старого холостяка и придурка.
— Эй, Вишня, — уговаривал Вишня себя, — у нас еще что-то осталось! У нас еще есть Диего Веласкес, Маркес, медсестра Зоя, три сотни в кубышке и новый удивительный стетоскоп!
— Иди в задницу, — сказало сердце, — бросай это все, у тебя есть еще крохотный шанс.
Берега луны
Сашка Мазик заворочался во сне, открыл глаза. В распахнутом окне угадывался силуэт поповского дома.
— Во бля, — подумал Сашка, — какая холодина.
Накинул жакетку, взял сигареты и вышел во двор.
В близком небе висело желтое пятно с краями и пятнами. Собака завозился и утих. Сентябрь наступал на пятки.
Выйдя на улицу, Мазик огляделся и пошел к железнодорожному дереву. Идти было хорошо, будто во сне.
У дома Свирида стоял милицейский автобус. В доме горел свет.
«Вот как оно», — подумал Мазик и подошел ближе.
За забором стояли участковый, двое в штатском и Свирид, который что-то устало говорил.
Милиция вышла и пошла к дому Мазика. Сашка полез на кладбищенский холм и там завис.
В доме Мазиков вспыхнул свет. Зашелся истеричный пес, зашаталась тусклая плошка фонаря, проснулся предутренний ветер.
Через полчаса милиция вышла втроем и грустно пошла к автобусу. Рядом шел старший Мазик, Свирид продолжал говорить.
Сашка перевернулся на спину, осмотрел небо, закурил и, свернувшись в клубочек, заплакал и закашлялся.
От земли шел холод, где-то орал петух, предвидя иные времена.
Помолись, помолись