Краткое руководство по левитации
Шрифт:
Ночью сменился ветер, и зима не успев начаться закончилась. Остатки снегопада вылились к утру шумным трехчасовым дождем. В широкой долине, окруженное густым холодным туманом, просыпалось село Барановичи.
Помощник председателя сельсовета Серега Олейников был разбужен бабушкой в восемь сорок пять, как и заказывал. Прячась от немцев под сбитым им из берданки юнкерсом, он услышал откуда-то сверху, со стороны кабины пилота голос из работающей рации: "Сереженька, просыпайся, пора вставать" и почувствовал возвращающее к реальности ласковое прикосновение бабушкиной ладони. На столе его уже ждали блины с вишневым
Буркнув "ну баушка", он перевернулся на спину и открыл глаза. Где-то там, над Тугановкой, должно быть, показался краешек солнца. Прошлым летом они ходили туда с Варей на рыбалку. Хотя, какая там рыбалка с Варюхой! Полезли в реку, распугали всю рыбу, а потом, забросив удочки, лежали на песке, смотрели в облака и говорили.
– А я поеду в Москву в театральное поступать. Как думаешь, получится из меня актриса?
Она смеялась и брала его за руку как раньше, но детство для Сереги уже кончилось, и эти слова его расстраивали, а прикосновения волновали.
Нужно было встать и идти в сельсовет. О Варе думать не хотелось, но думалось. Как она смотрела на фокусника… Спуская ноги на холодной пол, Серега подумал, что хорошо бы уехать в Америку, разбогатеть и приехать в село на иномарке. Подкатить к библиотеке, выйти эффектно, весь такой в “Монтане”, а навстречу Варя… Здесь мысль оборвалась – холодная вода из умывальника взбодрила и сделала его снова несчастным. Одевшись, позавтракав и пообещав вернуться пораньше, он спустился с крыльца в туман и пошел в сторону сельсовета.
Дорога была пустой и знакомой, до каждого выступающего из тумана силуэта, кроме… Серега остановился. Левее колокольни маячил абсолютно чужеродный мягкому акварельному ландшафту Барановичей бело-синий полосатый купол. Серега пустился по слякоти бегом. Через пару минут, тяжело дыша, он стоял у основания большого циркового шатра, в темное нутро которого какие-то мрачные люди таскали его электрическую начинку: ящики с волочащимися кабелями и торчащими проводами. Автобус фокусника теперь загораживали два грузовых КАМАЗа, такого же, как и автобус темно-синего цвета. Широкой дугой, огибая шатер, Серега припустил к зданию сельсовета.
Между тем, в опустевшем доме Орлашиных звенел надрываясь на прикроватной тумбочке старенький механический будильник. Варя прихлопнула его ладонью, вылезла из-под одеяла и пошла в общую комнату, в центре которой все ещё стоял разложенный к приходу гостей полированный гарнитурный стол. Ходики над комодом показывали половину десятого. Нужно было заставить себя проснуться, сменить теплую пижаму на холодные джинсы и колючий свитер, доплестись до умывальника, умыться, почистить зубы, съесть что-нибудь из холодильника и идти на работу в библиотеку. Эту последовательность действий Варя представила себе списком, который – будь он настоящим – лень было бы дочитывать до конца, так хотелось вернуться к мягкой подушке и уютному одеялу, закрыть глаза и поспать еще часок, другой. А потом проснуться и увидеть его. Тем более, что до обещанного вечернего представления было, как до будущей весны – еще очень и очень далеко.
После ужина отец с маэстро ушли в сельсовет звонить в Москву. Их долго не было, а когда вернулись и стали устраиваться на ночлег, гостям постелили врозь, в разных комнатах. И это почему-то Варю обрадовало. Она помогла матери убрать со стола, помыла посуду и легла в детской. Долго лежала глядя в темноту, но уснуть так и не смогла. Щеки ее горели, ей пришла в голову странная мысль, и она целый час собиралась с духом, чтобы осторожно
Идея организовать представление здесь, на площади была настолько спонтанной, что ни вчерашний разговор факира с Москвой, ни его раннее исчезновение не предвещали такого поворота событий. Орлашин представлял себе что-то вроде собрания или лекции в актовом зале, но никак не появления полосатого циркового шатра, занявшего добрую половину площади перед сельсоветом. По дороге на работу председатель с хорошим запасом обогнул шапито, и теперь стоял в своем кабинете у окна, мирный вид из которого заслонял ультрамариновый кусок ПВХ. Стоял, пока в дверь не постучали и не вошли, не дожидаясь его председательского разрешения. Это была Светлана.
– Представление начнем в семь, – сказала она не здороваясь.
– А-а… – Орлашин подумал: нехорошо, Зинаида Антоновна будет против, но вслух сказал, – А можно как-то попозже. У нас того… вечерня… церковь. Вечерня в шесть.
– Ну хорошо, – согласилась Светлана, – Тогда в восемь. Вас устроит?
– В восемь хорошо. Нас это… устроит нас в восемь. А вы тоже… это… там будете выступать?
– Вы все увидите сами, Павел Петрович.
И это “Павел Петрович” было сказано так, что Орлашин тут же представил себе Светлану в легком цирковом купальнике и, кажется, впервые заметил в лепном орнаменте над дверью пышнозадого амура, целящего в него своей крошечной гипсовой стрелой. Павел Петрович посмотрел на часы. И тут дверь распахнулась, в кабинет ввалился запыхавшийся Серега. Ноздри его раздувались, он, видимо, собирался выдать нечто, украшенное трехэтажным восторженным матом, но увидел Светлану, осекся, споткнулся, налетел на дубовый канцелярский шкаф и растерялся окончательно. Орлашин рассмеялся:
– Ты че ж это, Серега, народ пужаешь?
Серега выпрямился:
– Дык! – и показал пальцем в окно.
– Ну и че? Цирка не видал?
– Так за одну ночь!
– Ну так было бы хотение. Наука! Да? – Орлашин повернулся к Светлане.
– Раздувной шатер. Американская технология, – снисходительно улыбнулась Светлана, – Разворачивается за три часа.
– Ну вот, – кивнул председатель Сереге, – А ты не тычь носа в чужое просо. Заходи, че встал?
– Пойду я, – Светлана изящно повернулась и вышла.
– Вот, сударики-сандалики мои, че творится, Серый, – поменялся в лице и голосе Орлашин, – А ты говоришь… Народ надо собрать к восьми.
– А давайте в колокол вдарим. Будет прикольно, – Серега опустился на стул, приставленный к председательскому столу.
– Тебе все одно… Пацан ты пацаном! Прикольно, бога душу мать, ему! Слов-то каких нахватался. А церковь того… что народ скажет? – Орлашин уставился в окно и на минуту задумался.
– Так, малой… Давай, значит, по домам пойдешь, – сказал он, – Сначала к Таньке. Она болтунья такая, что первее тебя всем разнесет. Понял?