Край зовёт

Летягина Анна

Света: А, так я тоже с ними была. Ты меня не видела потому, что я вечно задерживаюсь в палате дольше всех. Видимо, я и те пару раз тоже всё ещё была в палате, а они меня внизу ждали.

Я: А вы там кого-то из общих друзей навещали? Если это не секрет, конечно.

Света: Ха-ха, ну ты даёшь, никакого секрета! Мы волонтёры. Реабилитационные (до сих пор не могу это выговорить вслух). Оказываем психологическую помощь ребятам примерно нашего возраста, которые… Ну, в общем, неудавшимся суицидникам, как их называет наш Толик.

Ого. Вот это поворот. Крутой вираж прямо.

Я: Здорово. Это, наверно, жутко сложно.

Света:

Да ничего такого уж сложного. Мы просто разговариваем с ними. Настраиваем на позитивную волну. Всеми возможными способами. Но главный способ – это рассказ о нашем собственном опыте. Как говорит наш руководитель, важно показать им на своём примере, что после этого можно и нужно жить дальше. Как нормальный человек жить. Договориться с собой просто надо. Не гнобить себя за то, что когда-то поддался минутной слабости. Простить себя за это, понимаешь?

Я: То есть как? Вы, значит…

Света: Ну, да. Мы все тоже самоубийцы-неудачники, Верочка.

Я не знаю, как реагировать на такое признание. Написать, как я рада, что когда они хотели это с собой сделать, у них ничего не получилось? Или посочувствовать как-то? Или расспросить о том, что они ощущали, стоя на краю жизни? Всё это не то, совсем не то. На самом деле, я хочу узнать другое. Я хочу узнать, можно ли мне…

Я: А можно мне как-нибудь пойти туда с вами? Можно мне тоже стать волонтёром?

Света: Я поговорю с руководителем нашей группы, но думаю, что можно. Тебе надо будет с ним встретиться, он тебе задаст кое-какие вопросы, даст инструкции. Верочка, а ты сама… ты сама когда-нибудь пыталась? Извини за такой вопрос в лоб, конечно.

Вот сейчас главное – не облажаться и правильно ответить. Это боевое крещение. Проверка на пригодность. Если я не пройду её, то их круг передо мной замкнётся, и я никогда не войду в него.

Я: Да не парься. Откровенность за откровенность. Честно говоря, не люблю об этом вспоминать. Но было дело, да.

Я надеюсь, что Светка не начнёт у меня прямо сейчас выспрашивать, как именно «было дело». Потому что я ещё толком этого не придумала. До встречи с их руководителем успею сочинить что-нибудь. Блин, да что же это такое? Нет, это уже не просто мечта подружиться с трогательной Светкой, Толиком-хохотуном и Вадей-мечтателем, стать для них своей. Безумное, пугающее ощущение: я сейчас – та самая гиена, я сама падальщик, чувствующий запах смерти издалека. Какой-то совсем не человеческий инстинкт помыкает сейчас мной и гонит меня вперёд: я готова врать, выкручиваться, вертеться, как уж на сковороде – только бы добраться до жертвы, трепыхающейся в когтях смерти, и насытиться вдоволь её страхом. Предсмертным страхом, пока он ещё свеж. Бррр. Что за криповые мыслишки? Бегу в ванную, включаю душ и направляю пучок холодных струек себе прямо в лицо. Я человек, человек, человек. Я всего лишь заболела зудящей тоской по людям, меня заразили ею вот эти трое, и мне надо стать частью их компании, чтобы вылечиться. И вид подростков, постоявших на пороге смерти, напуганных открывшимся им адом и потому боящихся туда вернуться снова, меня не раззадорит, как свежая кровь – акулу. Я просто загляну через щёлочку приоткрытой ими двери туда, куда живым без ключа нет доступа – тем живым, кто не пытался приблизиться к порогу. И узнаю, что там на самом деле. Это любопытство. Человеческое. Фуууххх, глубокий выдох.

Глава 5

Суицидников я всегда считала слабаками. Особого сочувствия или жалости хотя бы они у меня не вызывали. Жалела я больше их близких, которым приходилось расхлёбывать все последствия этого необдуманного поступка и страдать из-за своих непутёвых родственников. Во всех новостях или статьях на эту тему ни разу я не видела каких-то внятных объяснений тех причин, которые толкнули этих людей на такой шаг. Всё, что там выдавалось за «истинные мотивы» – это какая-то абстрактная ерунда вроде непонимания со стороны окружающих, потери жизненных ориентиров и прочей дребедени. В общем,

такие причины даже и причинами толком не назовёшь. Мне кажется, на самом деле, сами герои этих репортажей и заметок вряд ли осознавали, почему решили именно так закончить свою жизнь. Ещё я думала, что, возможно, никаких мотивов вообще нет, не было никогда, да и быть не может. Просто в какой-то момент внутри раздаётся определённый сигнал, который эти люди воспринимают как отмашку: всё, пора. Как школьный звонок, возвещающий о конце урока. Когда у меня впервые возникла мысль о таком вот звоночке, вместе с ней появился ещё один оттенок отношения к самоубийцам: интерес вперемешку с любопытством.

Но когда я услышала от руководителя группы историю Алика, вся моя складная и такая логичная теория рухнула. Остался только один кирпичик от неё: предположение о неведомом внутреннем сигнале, толкающем человека к краю. До нашей общей встречи руководитель поговорил со мной наедине. Он задавал мне обычные вопросы без всяких заморочек и подковырок – явно не собирался меня подлавливать на чём-то. А я так и не решилась выдать какую-нибудь грандиозную ложь о своём якобы суицидальном прошлом. То ли совесть заела, то ли просто побоялась облажаться. Поэтому сказала лишь, что у меня были суицидальные мысли и наклонности, которые чуть не довели меня до попыток перейти грань, но с мыслями этими я сама успешно справилась – вот и всё. И ещё выразила желание стать частью волонтёрской группы. Руководитель решил, что на первых порах я буду просто наблюдателем: то есть я могу ходить с ребятами на задания, но принимать участие в беседах мне пока рановато. Моё первое задание – визит к Алику.

И вот мы все четверо здесь, у него в палате. Я снова прокручиваю в голове плёнку событий его жизни: всё то, что рассказал о нём руководитель. Алику пятнадцать лет. Не обучаясь в художке, он рисует, как профессионал, получает дипломы на всех школьных олимпиадах, собирает собственную библиотеку. Круглый отличник по всем предметам. Точнее, рисовал, получал, собирал, был. Сейчас он – пациент больницы. На больничной койке он почти незаметен – от него, на самом деле, мало что осталось. Во всех смыслах. Я не хочу запоминать его мраморное лицо, жалкие тонкие пряди белёсых волос, тусклое мерцание водянисто-голубых неподвижных глаз. Хочу, но не могу не запомнить.

Алик пытался повеситься на ремне, привязав его к вешалке-крючку для одежды в своей комнате. Планка с крючками не выдержала и рухнула на пол вместе с телом Алика. На шум прибежала бабушка, с которой он живёт, вынула внука из петли и вызвала скорую. Вот так он и оказался здесь. Целую неделю бабушку не пускали к нему – она могла только по телефону узнавать о его состоянии. Острее всего меня колет в самую больную точку где-то в области груди одна подробность, которую нам рассказал руководитель реабилитационной группы: родители его разведены и уже давно завели новые семьи, отправив Алика жить к бабушке. Встрепенулись они только тогда, когда сын их залез в петлю. Да и то: всё, на что хватило их жалкой душонки, – пара звонков врачу с вопросом о том, жив ли Алик. Из-за сильного удушья у Алика случился эпилептический приступ, после которого он впал в кому. Через несколько дней ему стало лучше, но приступы ещё пару раз повторились. Потом прекратились. Однако посещения врач всё ещё не разрешал, хотя состояние Алика уже можно было считать стабильным. На вопросы бабушки врач отвечал, что Алик не хочет никого видеть.

Звонить во все колокола и обращаться за помощью даже к близким знакомым и родственникам она не стала. Узнав, почему, я просто обалдела: она хотела оставить этот случай в тайне, чтобы он «не бросил тень на их семью»! Да тут не тень какая-то, а сама чёрная мать-тьма чуть не рухнула на них вместе с небесами. И разве не нужно было в первую очередь направить все усилия на то, чтобы вытащить Алика из-под обломков этой черноты? Так нет же: её терзали «великие думы» о репутации семьи! А если бы у Алика получилось сделать то, что он задумал, она бы скрывала от всех его тело, чтобы никто ничего не подумал? До каких пор, интересно? Когда я слушала руководителя, во мне всё бурлило от возмущения и злости. Все они там хороши! Тоже мне, заботливые родственнички…