Крайние меры
Шрифт:
И только тогда, ни мгновением раньше, раздался сухой треск "штайра".
Стрелял Лев Иванович Гуров ювелирно. Пуля по касательной прошла через запястье Рыжикова, надколов, но не сломав лучевую кость. И, взыкнув, после рикошета от стены ушла через проломленные балконные двери в темное ночное небо. Чистый бильярд! К букету ароматов сатанистского притона добавилась тухлая вонь сгоревшего пороха.
Рыжикову гуровского угощения за глаза хватило. Пистолет Белоеда выпал из простреленной руки, а сам Ржавый тяжело осел на пол, свалив попутно похабный столик. Что и требовалось доказать!
В
– К-куда мы едем? – Голос его дрожал, слова не выговаривались. – Кто вы? Врача скорее, я ведь кровью истеку!
– Это всенепременно, – добродушно подтвердил Гуров. – Истечешь, стервозина. Кровью, слезами, соплями… Но нам-то что до этого? Да, забыл представиться. Полковник Гуров, старший оперуполномоченный Главного управления уголовного розыска МВД. А за рулем – еще один полковник. Гордись, насекомое, видишь, кто тобой занимается?! Едем понятно куда, к нам, в управление. Побеседовать о твоих и твоего хозяина художествах и составить пару официальных бумажек. Чтобы у нас неприятностей не возникло, когда ты от потери крови околеешь.
С места водителя раздался короткий, ехидный смешок Крячко.
Четвертью часа назад, распределив так толком и не очухавшихся юнцов по двум «уазикам» ППС, сыщики загрузили потерявшего сознание от кратковременного болевого шока Рыжикова в «мерс» Станислава. Гуровский «Пежо» тех же безотказных подчиненных майора Косицкого попросили отогнать на служебную стоянку райотдела. Сейчас им – Льву и Станиславу – нужно было быть вместе. Тут, в салоне допотопного крячковского «Мерседеса», предстояло разыграться следующему акту затянувшейся криминальной драмы. Ржавого необходимо доломать, и сделать это поскорее.
– Но вот если ты, Витя, будешь с нами до конца откровенным, – Гуров резко изменил тон, в его голосе даже сочувствие послышалось, – и расскажешь нам о некоторых деталях двух организованных твоим шефом убийств… Тогда будет тебе и врач, и гуманное отношение.
Гуров прекрасно знал, что смерть от кровопотери Рыжикову ни в коей мере не угрожает. Но рассчитал верно: жестокие люди обычно отличаются патологической трусостью. Это над другими измываться легко, а когда в опасности собственная шкура… Совсем другим взгляд на мир становится!..
– Какой шеф?! – завизжал Рыжиков, пытаясь приподняться на сиденье. – Какие убийства?!
– Шеф – Хруцкий Сергей Аркадьевич. А убийства, понятное дело, журналиста Леонида Рашевского и главного бухгалтера "Русского зодчего" Валерия Егорова, – спокойно ответил Гуров, вновь приводя Ржавого в горизонтальное положение. – Ты лежи, Витя. Насидеться еще успеешь! Кстати, от тебя зависит, на сколько ты сядешь.
Рыжиков сдавленно замычал.
– Где Белоед? – вновь резко, словно кнутом щелкнул, спросил Гуров.
– Отвечай, Виктор, – вмешался из-за руля Крячко. – Хочешь своего шефа выгородить? Зря! Сдаст он тебя со всеми потрохами при первом нашем нажиме.
– Вот
– А я знал, что вы менты?! – дурным голосом заорал Рыжиков. – На лбу у вас написано?! Врача мне, помру ведь, гады.
– Будет врач. Все тебе будет. За хорошее поведение, – продолжал гнуть свою линию Лев. – А про твои шалости с пистолетиком я готов забыть.
– Что там! – поддержал Крячко. – Мы согласны даже явку с повинной тебе оформить! Подъезжаем уже… Так что надумал, Рыжиков?
– Либо ты сейчас отправишься в камеру до завтрашнего полудня, – равнодушно сказал Гуров, – есть у нас в управлении такая спецкомнатушка для особо упрямых, и к приходу врача впрямь околеешь… Околеет он, как думаешь, Станислав?
– Куда ж он денется! – с оптимизмом ответил Крячко. – Вон, все заднее сиденье мне кровищей своей поганой перемазал.
– Либо мы отнесемся к тебе по-человечески, пойдем ради гуманности, – Гуров лицемерно вздохнул, – на прямые служебные нарушения. Не дрейфь, я тебя сам перевяжу. Где Белоед? Ну? Он живой?
– Жи… Живой, – раздался заикающийся голос Рыжикова. – У Хруцкого он. Это Хруцкий все придумал! И с журналистом, и с этим… А я…
– Вот ты сейчас и продиктуешь, что ты, а что – он, – ласково проговорил Гуров. – И лапкой забинтованной подпишешь.
Сергей Аркадьевич Хруцкий привык просыпаться рано. Вот и сегодня уже в семь утра он был на ногах, свеж, бодр и готов к очередным свершениям.
Жило в Сергее Аркадьевиче неистребимое ощущение эмоциональной пустоты, которую нечем заполнить. Друзьями Хруцкий не обзавелся, потому как в дружбу не верил. С женщинами… О, это вопрос особый! Их он ненавидел и презирал, всех, скопом. А вот немногих оставшихся врагов Хруцкий даже ненавидеть не мог. Зачем? Враг – это всего лишь объект, подлежащий нейтрализации либо уничтожению. При чем тут эмоции? К зависти и страху, которые он внушал своим людям, Сергей Аркадьевич относился холодно-безразлично. И лишь с той поры, как пять с небольшим лет тому назад он случайно наткнулся на прозябающего, как подзаборный щенок, Витюшу Рыжикова и подобрал его, жизнь для Сергея Аркадьевича заиграла новыми красками. Цвета крови.
Точка зрения Хруцкого на мироустройство не отличалась особой оригинальностью и новизной: правота – в силе, а сила – в деньгах и власти. Так было, есть и будет, ибо так и должно быть.
Но как лучше всего проявить свою власть над людьми? Спасибо Витюше, просветил на старости лет… Делая им больно! И чем больнее, тем лучше. Великие тираны прошлого отлично это понимали.
Сейчас он предвкушал детали грядущей расправы с хлюпиком и придурком Белоедом, который дозревал до нужной кондиции у него в подвале. Часам к девяти вернется Виктор с очередной встречи с «волчатами», и можно будет вплотную заняться бывшим однокурсником.