Крайний
Шрифт:
Я объяснил, что гулял. Поставил в известность о принятом решении — пойти по селам, немного денег заработать. Похожу — и вернусь. Никуда от них не денусь. Картошка посажена. Главное. Остальное они сами как-нибудь.
Израиль пересказал Сарре громкими словами. Я кричать с ней постоянно утомлялся. Израиль брал нагрузку на себя.
Я натаскал воды, куда только можно: и в ведра, и в корыто, и в глечики-макитры. На запас.
Мыло несчастное оставил в схованке, в курятнике. Снарядил торбу и пошел.
Большие
Надо сказать, что мой внешний вид сильно ухудшился. Волос почти не осталось. Но это и к лучшему в целях конспирации. Исчез зализ.
Я, конечно, расстраивался, но снявши голову по волосам не плачут, как гласит народная мудрость. Народ даром не сделает вывод. Зато всегда находился повод веселой шутке: сапожник без сапог, парикмахер без волос. Шутка очень помогала в моих дорогах.
И вот как-то само собой я оказался в Рыкове. В середине июня. Конечно, мое сердце болело за Наталку. Первым делом направился к ее хате.
Она не удивилась.
Живот у нее оказался большой. Хоть я заранее на пальцах посчитал: получалось около пяти месяцев. Если считать с Субботина.
Наталка первым делом рассказала, что не видела Янкеля и не знает, где он ошивается. И вообще ничего не знает, и чтоб я не лез с расспросами. Я и не лез.
Посоветовала мне идти в Бригинцы, так как в Рыкове работы не найду. Разве что ей косу срезать.
Сказала и расплакалась, как настоящая сельская баба. Какая она и была, если откровенно.
Я, в свою очередь, поведал про увечье Янкеля и про свое с ним расставанье.
Наталка согласно кивала, будто сверяла со своими знаниями.
И вдруг я говорю:
— Наталочка. А я ж тебя люблю. Иди за меня замуж. Дитю твоему нужен отец. А тебе муж. Хотя б для людей. Я копейку заработаю, ты знаешь. Голодная не будешь. Туг сидеть не останемся. Есть одно хорошее место. Уйдем туда, переживем время, распишемся по закону. Не всегда ж так будет.
Она спрашивает:
— А когда так не будет? Когда ты бегать перестанешь? Когда Янкель бегать перестанет? Когда он шкутыльгать, гад хромой, перестанет по белому свету, чтоб ему, гаду, шкутыльгать вечно за мою несчастную долю.
Голосит. С меня на Янкеля перескочила. Я, значит, в стороне.
Я говорю:
— Успокойся. Ты не про Янкеля думай. И даже не про Субботина. И имя его не говори. И я не буду говорить. Ты про ребеночка думай. На тебя пальцем показывают? Не отвечай. Ясно, показывают. А тебе приятно? И мне неприятно. А я к тебе с любовью. И заранее к ребеночку твоему с любовью. Собирайся, Наталочка. Собирайся, а то я передумаю из-за твоих дуростей бабских, и останешься ты одна. Вся истыканная. Гулящая в глазах народа.
Она говорит:
— Ты молодой. Я тебя на десять лет больше.
Я отвечаю:
— Сейчас больше — потом меньше. Никто не знает, как повернется. В данную минуту надо не беседы вести, а решать твердо. Идешь со мной?
Она согласилась. Попросила
Постелила мне отдельно — в той комнате, где мы спали с мамой.
Ночью я к Наталке присел на край кровати без приглашения. Спрашиваю: ребеночку не вредно, если я с тобой лягу?
Она говорит:
— Может, вредно, а может, и нет. Ложись.
А потом уже утром говорит:
— Если ребеночку вредно, и он там будет мертвый, значит, и хорошо. Тогда ты не обижайся, я за тебя не пойду. А если там спокойно останется — выйду. Давай подождем. Недельки две. Он раньше шевелился. Я слышала. Если еще шевелиться будет — значит, наш договор в силе. Если нет — прощай.
Сидим мы с Наталочкой как-то, завтракаем, пьем молоко, — я у соседней бабы взял за обещание ее и детей постричь.
И Наталочка говорит без выражения:
— Помнишь, Субботин срок давал?
Я не сразу сообразил. Но память подсказала.
— И что, Субботин конец света сделает? Где Субботин? Где Янкель? Где я?
Наталка ничего не ответила.
А моя душа расшевелилась. Счастье меня накрыло с ней, счастье от меня в эту самую минуту и скрылось. В голове замутилось, аж затошнило в горле.
Я говорю:
— Наталочка, ты точно Янкеля не видела? Точно Субботина не видела? Почему ты говоришь про сроки? Признайся, сонечко, золотко мое, легче станет. Мы ж не чужие. Мы ж теперь родные.
Наталка на меня зыркнула и руки на своем животе сложила:
— Если по-твоему считать, я и с Янкелем родная, я с ним лежала, ой как лежала. И с Субботиным лежала. И с ним, получается, родная. Сам напросился, Нишка. Не хотела тебе говорить. Жалела тебя. А теперь, раз ты мне в родные бесповоротно напросился, получай.
Наталка рассказала.
Она старалась избавиться от ребенка в животе. Но ничего не помогло. Крепко засел. И тогда перед ней встал вопрос: что делать со своей неудавшейся жизнью? Она схватилась за Охрима Щербака, который ее, по его разговорам, любил. Сама к нему пошла. Вроде просто проведать, но с тайной мыслью за него зацепиться в будущем. Он ее принял радостно. Начали строить планы насчет семейной жизни. Охриму дали жилье в Козельце как видному учителю и герою войны. Наталка нацелилась к нему перебираться вплоть до росписи. И сама б паспорт получила, не то что в селе. Приехала в Рыков за вещами. И как раз в ту ночь, когда она узлы вязала, явился Янкель.
Явился и сказал, что без Наталки ему света нет. Но он просто так зашел по дороге в следующее место работы. Что ничего не имеет конкретного. Наталка разозлилась и рассказала ему, что беременная. И прозрачно намекнула, что ребенок Янкеля.
Янкель сначала обрадовался, а потом испугался: что с таким положением делать.
Наталка говорит:
— Ты уже свое дело сделал. Дальше я решать буду. Я выхожу замуж за Щербака. Ты меня бросил, ты как оглашенный бегаешь по селам, а мне жить надо, тем более с ребеночком.