Кречет - 1
Шрифт:
– Спокойной ночи!– сказал Жиль, направляясь к лестнице, деревянные ступени которой заскрипели под его тяжестью.
– Спокойной ночи, господин офицер! Пошли вам Бог сон без сновидений! прокричал Лекоз, кидаясь к путешественникам.
Вернувшись в свою комнату, шевалье де Турнемин вынул из кобуры пистолеты и хладнокровно проверил их. Затем он вытащил шпагу, тщательно осмотрел ее, попробовав пальцем ее кончик и лезвие. Наконец повернувшись к висевшему на стене черному деревянному кресту, он грозно произнес:
– Если ты позволил свершиться этому отвратительному
"AULTRE N'AURAY..."
Сидя неподвижно в седле, тогда как Мерлин нетерпеливо бил копытом, Жиль смотрел на Тресессон со смесью восхищения и боли, удивленный тем, что замок кажется ему таким красивым, несмотря на ужасное воспоминание, с ним связанное.
Ни мрачность окружавшего замок зимнего леса с облетевшей листвой, ни грозный вид, который придавали ему ворота в виде маленькой крепостцы и шестиугольная башня с высокими стрельчатыми сводами, ни низкое небо с тяжелыми дождевыми тучами, цеплявшимися за крыши из тонкого шифера, не нарушали очарования этого карминно-красного здания, увитого плющом, погруженного в сон на берегу пруда. Замок словно принц из сказки: прелестный и надменный. События той ночи, развернувшиеся на его фоне, не оставили на нем никакого следа, как будто ничего не могло уязвить его, отгороженного от всего мира своими дремлющими водами, покой которых нарушали лишь утки и крикливые лягушки.
Молодой человек немного задержался перед замком, как будто убеждал себя в чем-то; может быть, он хотел дать улечься волнению, сжимавшему ему горло. В эту бессонную ночь он испытал адские муки горя, смешанные с ненавистью и жаждой мести. Он мечтал устроить Сен-Мелэнам казнь в самых зверских традициях ирокезов. Пуля, удар шпаги - это было слишком мало для чудовищ, способных заживо похоронить прелестную девочку, его русалочку из устья руки... Представляя себе ее агонию в глубокой могиле, последний из кровавого рода Турнеминов мечтал услышать нескончаемые вопли братьев под жестокими пытками.
Мерлину не нравилось стоять на одном месте.
Он заржал, встряхнув изящной головой, чем вывел Жиля из мрачной задумчивости.
– Ты прав, - вздохнул он, - мы теряем время! Надо пойти.., и удостовериться. Может быть, я ошибаюсь...
Но он сам не верил в это.
На звон колокола прибежал конюх и почтительно склонился перед надменного вида дворянином. Нет, господина графа в замке нет, но госпожа графиня дома...
– В таком случае доложите ей, что шевалье де Турнемин де Лаюнондэ просит оказать ему честь принять его и побеседовать по важному делу...
Вслед за конюхом Жиль проехал по опущенному мосту, затем под сводами въезда в замок и оказался во дворе, который выходил в расположенный террасами прекрасный сад, переходивший в густую заросль леса. Конюх взял Мерлина под уздцы, а дворецкий тут же отправился доложить о госте. Через несколько минут его провели в маленькую гостиную на первом этаже. Это была красивая комната со светлыми деревянными панелями; окна ее выходили во двор и на пруд, в камине
Перед камином в глубоком мягком кресле, покрытом ковром с вышитыми на нем букетами цветов сидела молодая женщина в кружевной наколке и в просторном бархатном коричневом платье, искусно скрывавшем временно располневшую талию. Она сматывала большой клубок шерсти, которая была натянута на руках молоденькой крестьяночки, сидевшей на табуретке у ее ног. Кивком головы молодая женщина приветствовала гостя.
– Мне сказали, сударь, что вы желаете поговорить со мной о важном деле; не скрою, что вы поставили меня в затруднительное положение.
Господин де Шатожирон рано утром уехал в Коэткидан по делу о межевании, и я точно не знаю, когда он вернется. К сожалению, я вовсе не уверена, что смогу заменить его. Но проходите, прошу вас, проходите и присаживайтесь, добавила она, указывая на стоявшее рядом с ней кресло.
Жиль поклонился и сел.
– Я умоляю вас, сударыня, поверить, что я не позволил бы себе побеспокоить вас, если бы не весьма важное дело, не терпящее отлагательств.
Простите меня.., и поймите, что речь идет о самом дорогом для меня в этом мире.
Агате де Тресессон, супруге Рене-Жозефа Лепрестра, графа де Шатожирона маркиза д'Эспинэ, было лет двадцать пять или двадцать шесть. Она не отличалась красотой, но ее серьезное личико, обрамленное прекрасными светло-русыми волосами, источало нежность, хотя и было несколько утомленным, что можно было заметить по темным кругам под карими глазами. Она рассматривала посетителя внимательно и немного недоуменно.
– Неужели это так важно?– произнесла она наконец.
– Больше, чем я могу это выразить, госпожа графиня.
– Ну хорошо!– вздохнула молодая женщина.– Оставь нас, Перрина! Шерсть подождет...
Девочка встала, ища куда бы положить большой моток, который был натянут на ее руках. Жиль предложил свои, повинуясь внезапному порыву.
– Если позволите! Я часто это делал, когда был ребенком...
Веселая искорка промелькнула в усталых глазах будущей матери, а Жиль встал с кресла и, согнув свои длинные ноги в коленях, расположился на табуретке.
– Первый раз мне моток будет держать военный, - с улыбкой сказала молодая женщина.– Ведь вы солдат, не правда ли, шевалье? Это видно по вашей манере держаться.
– Вы правы, сударыня. Я лейтенант "на очереди" в Драгунском полку королевы.
Графиня взяла клубок и начала наматывать на него толстую шерстяную нить; моток в руках молодого человека становился все меньше.
– А вы знаете, что ваше имя меня удивило, когда о вас доложили? сказала она через некоторое время.– Я не знала, что род Турнеминов еще существует. Я думала, что он угас.
– Он не угас, сударыня, или, скорее, он угас бы вместе с моим отцом, графом Пьером, если бы он, смертельно раненный в битве при Йорктауне, не признал меня своим сыном в присутствии всех высших офицеров армии. Король соблаговолил подтвердить мои права.