Кредит доверчивости

Устинова Татьяна Витальевна

— Никит… Ты как здесь?

— Случайно. — Я увидела, как заиграли желваки на его щеках. — Вот, — он протянул мне тюльпаны, — извини, не угадал… Не знал, что ты розы любишь.

Говоров быстро пошел к своей старенькой иномарке.

— Никита! — окликнула я, но он, не обернувшись, сел в машину, демонстративно хлопнул дверью и уехал с вызывающе громкой перегазовкой и визгом шин…

— Прокурор, — немного растерянно констатировал Троицкий. — Я его в суде видел.

— В следующий раз увидите — извинитесь.

— Я?!

— Ну

не я же. — Я вручила ему букет роз. — Вы должны были знать, что кормить меня мороженым и довозить до дома — плохая идея.

Он понюхал розы и положил их на лавочку.

— Все мои идеи хорошие, Лена.

— Уже Елена Владимировна.

Он кивнул и ушел с прямой спиной победителя.

Вот это спектакль для соседей, подумала я. А еще я решила, что розы ни в чем не виноваты и несправедливо оставлять засыхать их на лавочке. Подхватив цветы, я с двумя букетами направилась домой.

Если честно, в такую ситуацию я никогда не попадала. На втором этаже меня разобрал смех. Нужно проконсультироваться у Натки, как вести себя в подобных случаях и что делать дальше.

Но Наты дома не оказалось. Не было ее вещей, косметики и… Сеньки. На кухонном столе я нашла записку и ключи.

«Лена, у меня начинается новая жизнь! Подробности потом. Все просто чудесно! Я звонила, но твой телефон не отвечает. Можешь начинать свой ремонт, я под надежной охраной».

Ничего не поняв из записки, я поставила цветы в воду. Тюльпаны в керамическую вазу, розы — в пластмассовое хозяйственное ведро, потому что больше они никуда не помещались.

Если все чудесно, то зачем нужна охрана? Что значит в Наткином понимании — новая жизнь? Очередной скоропалительный роман со скоропостижным концом? Вряд ли вся эта феерия продолжается с Владиком.

Хоть бы Сеньку оставила! Ребенку ее эксперименты с чудесами совсем ни к чему.

Я поставила телефон на подзарядку и позвонила сестре, но абонент оказался недоступен.

Дома стало пусто и неуютно. Несмотря на жару, я зябко поежилась и накинула на плечи шаль — это оглушительное и неожиданное одиночество вызвало настоящий озноб.

Ну вот, можно и ремонт начинать. Я потянула на себя отклеивающуюся обоину, она с треском оторвалась, обнажив под собой еще одну — с рисунком в стиле восьмидесятых. Да тут, похоже, не один слой придется отдирать… Мне стало грустно от своего открытия. И почему я не догадалась поручить это занятие Сеньке?

Представив, с каким удовольствием и весельем племянник обдирал бы стены, я невольно улыбнулась. И решила — если у Натки новый принц, завтра же заберу Сеньку к себе. Пусть лучше живет у меня — и безобразничает, и придумывает новые каверзы, — чем наблюдает за маминым очередным кратковременным счастьем.

Розы удушающе пахли, и я вынесла их на балкон. Тюльпаны, избавленные от соперничества, стали источать тонкий аромат, и мне показалось, что одиночество отступило…

* * *

События

прошедшего дня сначала обескуражили Натку, потом едва не убили, но под конец окрылили так, что она готова была летать от счастья.

Обескуражил, конечно, Таганцев, заявив, что «иногда с виду приличные люди готовы сильно подставить». Ната оттого и заподозрила Светку, что приличнее ее трудно кого-то представить, да плюс ко всему — «тихушница», «серая мышь»…

А за убийцу Натка приняла… Алину. Она, видите ли, пришла загладить вину и вытащить подругу в кафе, но ничего лучше не придумала, как перехватить сзади ее за горло и сказать: «Попалась!» Натка от страха потеряла сознание и очнулась на полу оттого, что Алина брызгала ей в нос каким-то резким парфюмом.

— Наверное, ты ей сонную артерию пережала, вот она и вырубилась, — обеспокоенно сказала Света.

— Это пройдет? — спросила Алина.

— Смотря как пережала. Надо «Скорую» вызвать.

— Не надо «Скорую». — Натка открыла глаза, села, потом с помощью Алины и Светы поднялась. — Ну, ты, Алинка, даешь… Тебя кто так здороваться учил?!

— Теперь точно обиделась, — вздохнула Алина. — Я ведь пошутила, извини, не знала, что ты такая нервная.

— Я в следующий раз тоже… пошучу, — усмехнулась Ната, доставая из сумки щетку для волос и расчесываясь.

Вид у Алины был такой виноватый, что она рассмеялась:

— Ладно, пойдем скорее в кафе, а то от обеденного перерыва двадцать минут осталось.

Она посмотрела на Свету, маленькую, худенькую, нескладную, в дешевых джинсах, копеечной майке, и подумала — куда ей по чужому паспорту два миллиона хапать… Швейная машинка в кредит на год — максимум, на что она способна…

— И ты, Свет, пойдем с нами, — сказала Натка, чувствуя себя виноватой за допрос с пристрастием.

— Ой, девочки… Я с удовольствием, — обрадовалась Света, которой никто из коллег никогда таких предложений не делал.

Светка оказалась болтушкой и хохотушкой — непонятно, чего на работе из себя тихоню изображала. Ната еще больше уверилась в мысли, что красть паспорт она бы не стала, иначе не смогла бы сейчас вот так запросто пить с ней кофе, без страха смотреть в глаза и рассказывать о моде на купальники в этом сезоне, тем более после прозрачных Наткиных намеков.

В общем, Натке совсем не хотелось больше думать о подозрениях. Она так и скажет лейтенанту Таганцеву: «Не могу подозревать людей, не получается у меня». Пусть тот думает, что она глупенькая наивная дурочка, как, наверное, думает и Лена, но жить, вычисляя вокруг себя врагов, — неприятно, грустно и страшно.

Вон сегодня в обморок грохнулась, хотя Алинка никакую сонную артерию ей не пережимала, — просто от страха сознание потеряла. В прежние времена, до всех этих кредитных страстей, она бы на Алинкину шутку максимум завизжала…