Кредиторы гильотины
Шрифт:
Причиной этого было не дурное обращение со стороны Панафье. Наоборот, он был предупредителен как человек, не знающий о преступлениях. Но одна только фраза Панафье, вырвавшаяся случайно, показала Андре всю меру ненависти, которую испытывал к нему этот человек.
Оставшись один в ожидании монаха, Андре вспомнил эту фразу и не мог избавиться от мыслей: «Когда мы закончим дела с Винсентом и я стану свободным, этот человек будет преследовать меня. Мое письменное признание, поручающее монаху открыть тайну моей исповеди, делает меня зависимым от этого
Началась гроза: гремел гром, и дождь начал хлестать по стеклам. Размышляя, Андре гримировался перед зеркалом: наводил на веках синеву, на щеках – желтизну, и, глядя на себя, говорил:
– Черт возьми! Я похож на покойника!
Затем он лег, и, ожидая прихода монаха, насмешливо улыбался: «Сейчас придет исповедник. Сначала я спасу свою душу, а потом буду спасать свое тело».
Монах вошел.
Читатели видели, что он молился, стоя на коленях у постели больного. Потом стало слышно, как он сказал:
– Говорите, сын мой. Я вас слушаю.
Тогда Андре начал глухим голосом:
– То, что я должен рассказать вам, до такой степени ужасно, что, прежде всего я должен сообщить, кто я такой. То, что я вам скажу, не уменьшит и не увеличит мое преступление, но объяснит мой характер.
Когда у ребенка не было ни отца, ни матери, чтобы научить его жить порядочно, когда нищета держит человека в тисках целыми днями, когда он видит вокруг себя только преступления, он старается взять у жизни то, что она отказывалась дать ему добровольно. Человек находит удовольствие в пороке и называет его страстью. Я никогда не был любим, так как был приемышем. Я не получил никакого воспитания, бегая целыми днями по улице, и тогда я был принят людьми, которые нашли во мне независимый и сильный характер. Моими приятелями были все негодяи Парижа.
Я с детства рос в испорченной среде.
Мне нечего дальше объясняться – вы меня понимаете. Я был воспитан в школе порока. В двадцать лет я наследовал состояние своих названных родителей. Получив небольшое наследство, я пробовал изменить свою жизнь, но напрасно. Я был игроком и в течение нескольких месяцев все проиграл.
– Разве вы не получили образования?
– Получил, отец мой, но поздно. У меня были способности к наукам, и я все выучил быстро.
– Значит, названные родители не наблюдали за вами?
– Это была кошмарная семья. Муж развлекался на стороне, и жена делала то же самое. Но самое ужасное было в том, что я был их поверенным.
Монах передернулся от отвращения.
– Теперь я перейду к преступлениям, прощение за которые я хочу получить.
И Андре рассказал испуганному монаху о трех преступлениях, совершенных им.
– Но, значит, вы совершенно не чувствовали к этим женщинам любви?
– Наоборот. Я не любил их всерьез, но все-таки они мне нравились,
– Но почему же вы убивали?
– Потому, что это доставляло мне новое наслаждение.
Понятно, какое впечатление произвело это новое признание.
Монах попросил Андре заканчивать исповедь.
Андре рассказал все, что нам известно, попросив с умоляющим видом монаха:
– Теперь, отец мой, я должен просить у вас одной милости. Ужасные тайны, открытые вам, могут спасти одну семью, глава которой был осужден и казнен. Я хочу поручить вам, открыть свою тайну кому следует, Я скоро умру и хочу, чтобы это признание было сделано только после моей смерти или по моему приказанию в тот день, когда я буду вне всякой опасности.
– Что вы хотите сказать? – спросил монах, стараясь скрыть отвращение, испытываемое им к ужасному негодяю, эгоизм которого не останавливает его и на пороге смерти.
– Я написал письмо, отец мой, которое разрешает вам открыть тайну исповеди. Возьмите его в этом комоде, в верхнем ящике.
Монах встал, открыл комод и взял письмо, запечатанное черной печатью, но без адреса.
– Это? – спросил монах.
– Да, отец мой. На столе лежит перо. Напишите ваше имя. Если я умру, то это письмо будет вам немедленно передано.
Монах повиновался и положил письмо под подушку.
– Не забудьте, отец мой, что тайну моей исповеди вы должны открыть только по получении этого письма.
Несколько минут монах совещался сам с собой, в то время как негодяй разыгрывал самое смиренное раскаяние.
Когда монах покидал гостиницу, Винсент подошел к нему и спросил:
– Все кончено, отец мой?
Монах мрачно кивнул головой, как бы желая сказать «да», и уехал. На его лице ясно читалось впечатление, произведенное ужасной исповедью.
Андре же, как только монах вышел, сунул письмо под подкладку своего пальто, говоря:
– Теперь, когда мы разберемся с Винсентом, я не буду зависеть от вас, господин Панафье.
Глава 52. Можно подумать, что порок всегда награждается
Сразу же после ухода монаха Винсент вошел к Андре.
Андре, вытирая с лица грим, повернулся к шурину.
– Что тебе нужно? – спросил он. – Я исполнил твою просьбу.
– Я хочу закончить наши дела, так как отношения между нами тебя тяготят в той же мере, что и меня.
Андре молча с ним согласился.
– Во-первых, как ты договорился с Доном Калистом?
– Как ты того требовал, я открыл ему истину. Я сказал, что меня зовут Рауль Пуляр, что я часто носил одежду духовника. Потом я передал ему мое письменное заявление с просьбой передать его через двое суток прокурору Парижа.
– Через двое суток!
Услышав слова Винсента, он испугался, как бы его не захотели удерживать эти двое суток пленником.
– Андре, вот завещание, помеченное задним числом, которое ты должен переписать и подписать, чтобы оно было неоспоримо.