Крем-брюле с бриллиантами
Шрифт:
Когда я со своей молчаливой тенью вернулась в полицейский участок, там мало что изменилось. Олег по-прежнему сидел в высокомерной позе, представляя дело так, что он просто зашел в скучное присутствие по скучнейшим делам и теперь ждет, когда же его простейший вопрос решат местные бюрократы. Следователь что-то прилежно писал, а Исмаил-бей вполголоса беседовал о чем-то с российским консулом. Судя по выражению лиц обоих, разговор был не из приятных.
Я подошла к консулу и протянула
— Вот деньги, — сказала я. — Арестованному их иметь, кажется, не положено, поэтому отдаю вам, а уж вы распорядитесь, как надо. Здесь все деньги с карточки, которой уже нет, плюс транспортные расходы. Квартира снималась не для меня, я вообще провела в ней полторы ночи. Думаю, теперь у Олега Анатольевича финансовых претензий ко мне не возникнет. Расписочку напишите, пожалуйста.
— Отбирать у женщины подаренные ей деньги…
Саркастическая фраза Исмаил-бея повисла в воздухе. Собственно, продолжения и не требовалось.
— Ты сама виновата! — взвился вдруг Олег. — Улетела бы во время, все деньги бы при тебе остались. Теперь опять будешь гроши считать от получки до получки.
— Солнце мое, — сделала я огромно-невинные глаза, хотя внутренне начинала закипать. — Что-то я не припомню, чтобы в Москве ты швырял дикие деньги на мое содержание. Так что в моем финансовом положении в этом плане ничего не изменится. Потом, я же могу и сама заработать, а тебе предстоит провести несколько лет в полном бездействии. Я не знаю, принято ли тут в тюрьмах заключенным зарплату платить.
— Ты никогда меня не любила, — мрачно сказал Олег. — Тебе даже приятно, что я угодил в такое дикое положение…
— Господи, откуда ты нахватался таких старомодных слов? — расхохоталась я. — Любила — не любила… Ты же сам меня учил, что любовь — это рудиментарное чувство недоразвитых особей, которым больше нечего предложить партнеру. Так, давайте на этом официальную часть процедуры закончим, если присутствующие не возражают. Как свидетель, я тут уже не нужна.
Консул отдал мне расписку в получении денег, причем выражение громадного изумления из его глаз так и не ушло. Исмаил-бей о чем-то коротко переговорил с начальником полиции и тоже поднялся.
— Ты еще долго пробудешь в Кемере? — вдруг спросил Олег.
— Как и планировала, до конца отпуска. Не беспокойся обо мне я не пропаду.
— Как же сильно я в тебе ошибся, — задумчиво, как бы про себя, сказал Олег. — В тебе погибла гениальная актриса. Тихоня, скромница, всем довольна, воды не замутит…
— Да я, собственно, и не менялась.
— Ты не видишь себя со стороны, — глубокомысленно
— Это совсем несложно, если рядом — настоящий мужчины, — отпарировала я. — И мужчина не по первичным половым признакам, а по духу. По его отношению к женщине.
Из природной вредности я произнесла все это по-английски, чтобы переводчик ничего не перепутал. И по-английски же обратилась к Исмаил-бею:
— Чем мы сегодня собирались заняться, Исмаил-бей? Кажется, вы хотели показать мне Кемер с птичьего полета?
— Дорогая Фэриде, вам стоит только пожелать.
— Ах, ты уже и Фэриде? — язвительно спросил Олег. — Поздравляю. Надеюсь, ты любимая наложница в гареме этого паши? Кстати, вчера здесь вместе с твоим беем была такая красотка, с тобой не сравнить.
— И не надо. Просто это тоже была я. Изменить внешность — пара пустяков, были бы возможности.
— Ну, это уже фантастика. Просто делаешь хорошую мину при плохой игре. Конечно, там целый гарем.
— Когда мужчина со мной — ему гарем не нужен, — отпарировала я. — Если, конечно, это настоящий мужчина.
И гордо выплыла из помещения, наградив всех общим поклоном.
— Этот жест с деньгами был эффектным, — отметил Исмаил-бей, когда мы усаживались в машину. — Но неразумным. Он не заслужил такого отношения к себе с вашей стороны.
— А если мне неприятно пользоваться деньгами человека, который хладнокровно планировал мою смерть? — устало спросила я. — Зато теперь сбылась ваша хрустальная мечта: денег у меня почти не осталось, придется вам брать меня на содержание.
— Да? Ну, тогда вы сделали все правильно. Потому что ваше стремление к финансовой самостоятельности, эта ваша сатанинская гордость, меня, если честно, в восторг не приводили.
— Я безумно хочу пить, Исмаил-бей, — сказала я. — Даже не пить, а выпить. По-моему в баре этого автомобиля есть мой любимый напиток.
Исмаил-бей молча смешал в высоком стакане джин с тоником и бросил туда два кусочка льда.
— Все, что прикажете, дорогая, — сказал он, протягивая мне бокал. — Могу я попросить вас об одном одолжении?
— Сколько угодно.
— И вы мне его сделаете?
— Клянусь.
— Хорошо. Насколько я понимаю, вы намерены пробыть здесь еще неделю. Сроки не пересматриваются.
— Правильно.
— Подарите мне эту неделю.
— В каком смысле? — опешила я. — Куда я от вас вообще денусь, пока здесь?
— Я не об этом. Я о том, чтобы вы припрятали до Москвы свою гордость и эмансипированность и позволите мне все, чем я захочу вас побаловать.