Кремль 2222. МКАД
Шрифт:
И вскользь кинул взгляд вдоль стола.
Нет, никто не скорчил недовольную мину, даже трое недавних отроков, лишь месяц назад получивших пояс дружинника. Значит, понимают, что не на праздник пришли, а лишь ради старой традиции. И что никто не знает, каким будет утро…
— Нет хоммутов, — покачала головой Дарья. — Уж неделю как не видели их ни в Тайницком саду, ни в округе. Похоже, ушли хоммуты глубоко в землю. Так что есть только свежее турье мясо. Как раз перед штурмом бычка забили.
— Пусть будет турье, — кивнул Данила. — И спасибо за почетный прием.
И вправду, втроем девушки подходили к столам
В ответ девушки поклонились в пояс. Тут дружинники совсем обалдели.
— Да… да вы что, девчата? Зачем уж так-то? — пронеслось над столом.
— За подвиг ваш ратный спасибо вам, воины русские, — сказала Дарья, разогнувшись. — И спасибо за то, что живы остались. Батька передать велел, что сегодня колечек с вас не возьмет, уж не обессудьте.
И ушли, покачивая широкими бедрами, движения которых не могли скрыть просторные платья.
— Ну дела, ёшкина кошка! — выдохнул Тимоха, сам красный, словно вареная стальная сколопендра. — Я чуть язык не проглотил, когда они враз поклонились.
— И глаза заодно чуть не сломал, — философски заметил Никита, задумчиво почесывая шрам на щеке. — Подумалось мне, что они у тебя сейчас в стороны разъедутся, чтоб разом все три выреза в платьях рассмотреть.
Тимоха покраснел еще больше, хотя казалось, что больше некуда.
Данила усмехнулся про себя. Интересно получается. Парень рубится лихо, скорость движений у него почти как у дядьки Еремея. Боец прирожденный, не одного мута в свои семнадцать уже успел отправить в Край вечной войны. А с симпатичной девкой взглядами пересечется — и краснеет, глаза отводит. Бывает же…
Заказ принесли быстро. На больших старинных блюдах, сработанных из серебра, дымилось мясо, покрытое аппетитной корочкой, в обрамлении искусно разложенного гарнира. Пока что в крепости не голодали. Подземные оранжереи и инкубаторы исправно поставляли на стол кремлевских жителей все необходимое. Другое дело, что давно уже был выработан ресурс аппаратуры, обеспечивающей свет, подачу воды и отвод отходов в Москву-реку. Всё чинено-перечинено, и недалек тот день, когда кузнецы уже не смогут выковать новых деталей для машин по причине отсутствия как необходимых материалов, так и понемногу утрачиваемых навыков.
Из поколения в поколение передавали мастера своё искусство, и лишь чудом пока не прервалась та ниточка, связывающая далекое прошлое и мрачное настоящее. Потому что и мастеровым в последнее время приходилось подниматься на кремлевские стены с оружием в руках. И гибли они так же, как и остальные жители Кремля. Прибавить к тому болезни из-за духоты и токсичных испарений в подземном городе, аварии в производственных помещениях, гибель в рейдах, когда дружинные брали с собой специалистов для разборки найденных биороботов на детали. Погибали мастера — а вместе с ними умирало старинное искусство ремонта древних механизмов…
Данила взял в руку небольшую деревянную кружку, поднялся с лавки. Следом за ним встали со своих мест дружинники. В трактире как-то разом повисла мертвая тишина.
— За тех, кто не с нами, — коротко сказал Данила.
— За тех, кто лег навечно под кремлевскими стенами, — эхом отозвался Степан.
— За наших товарищей, — в один голос негромко произнесли остальные.
Тяжелый ритуал дружины… Слишком
Выпили не чокаясь. Сели. Помолчали минуту. Всё. Исполнено как положено. Теперь время тризны. Хорошо, что девчонка на сцене с инструментом, может, сыграет что сообразно моменту.
Данила подозвал пацаненка-приемыша, сироту, которого приютил Барма. Дал берестяное колечко.
— Это тебе, — сказал он. И протянул еще одно. — А это отнеси той, что на стуле сидит. Пусть споет что-нибудь… — Он неопределенно покрутил пальцами в воздухе и, найдя слово, добавил: — Душевное.
Пацан кивнул, сбегал к сцене. Протянул девушке деньгу, сказал что-то. Та хмыкнула, покачала головой так, что мотнулась из стороны в сторону грива тяжелых волос, сказала тихо, но Данила услышал:
— Оставь себе. Так спою. За поминальные песни денег не берут.
Провела рукой по струнам и запела. Голос певицы был приятным, но в то же время в нем чувствовалась спокойная уверенность бывалого воина, не понаслышке знающего, что такое боль и смерть:
Ой, ты, коршун, надо мной не кружи, Песню смерти мне напрасно не пой — Ветер буйный, милый друг, укажи Добру молодцу дорогу домой. Ох, не ждали мы беды до поры, Но нежданная приходит беда… Налетела из-за черной горы Ненасытных тварей злая орда.Данила знал эту песню. Говорят, ее сложили еще до Последней войны. А еще говорят, что последняя строчка второго куплета менялась неоднократно. Враги-то были разные. А песня — одна на всех. И горе тоже одно на всех. Полной мерой, во все времена…
А мой милый ускакал далеко На горячем беспокойном коне, И не знает он, что льется рекой Кровь горячая в родной стороне. Где лежит твой путь, мой друг дорогой, Где твоя непобедимая рать?.. Лишь успел бы буйный ветер степной Эту песню для тебя передать… [2]2
Тексты всех песен, приведенных в романе, также созданы Дмитрием Силловым.
Диковинный инструмент давно замолчал вместе со своей хозяйкой, окончившей песню. А дружинникам все еще слышался свист стрел, лязг мечей об усиленные железом дубины нео и голос девушки, шепчущей ветру о своей беде.
— Не вернется ее парень, — громко вздохнул Тимоха. — Далеко поди забрался. Убили небось его нео, вместе с ратью вырезали.
Данила перехватил взгляд певицы — словно две молнии цвета неба прилетели со сцены. Тимоха, понятное дело, имел в виду героиню песни. Но, видать, слова дружинника задели в девушке что-то глубоко личное.